Питер Хёг - Тишина

Не думаю, что она мне ответила. Но когда мы собрались домой, она проводила нас до того места, где мы оставили велосипеды. На них были настоящие резиновые шины, хотя шла война. В цирке был целый склад колес — для трюковых велосипедов.

Она погладила меня по голове.

«А если это сон, — спросила она, — тебе бы хотелось проснуться?»

«Только если я точно буду знать, что там будут папа и мама», — ответила я.

Она засмеялась — тихо, дружелюбно, я не поняла над чем.

«Рада буду тебя видеть, — сказала она. — Если соберешься к нам еще. В любое время. Приходи вместе с Карен».

Но я так и не собралась к ней. Пока не пришла с тобой в церковь на улице Бредгаде. К ней. Монахине. Матери Рабий.

Он проснулся, на кровати возле него кто-то сидел. Сначала он решил, что это его мать. Но это оказалась африканка.

— Сколько я уже здесь?

— Две недели. У вас была высокая температура. Инфицированная рана. Вам кололи пенициллин. Сейчас уже лучше.

Он не спросил о Кларе-Марии. Он слышал напряжение в ее системе. Рядом с кроватью стояло складное инвалидное кресло.

— Сигнал, — пробормотал он, — звук, однажды отосланный, никогда не затихает. Он перемещается, достигая окраин вселенной. Он может изменить состояние, из механического колебания перейти в тепловое излучение, в свет, но импульс остается. Я слышу других людей, некоторых людей, даже когда их тело находится далеко от меня. Я чувствую, что какая-то часть их звучания находится в пределах слышимой области частот. Другая часть — ультразвук. И еще одна — инфразвук. А какая-то часть вообще не имеет никакого отношения к физике. Я слышу Клару-Марию. На нее кто-то оказывает давление. Граничащее с тем, что может вынести ее система. Даже ее система.

— Никто не может слышать на таком расстоянии.

— Разлука. Ей страшно от разлуки. С вами. Со мной. С чем-то мне неизвестным. Они могут увезти ее.

Она не могла побледнеть — для этого она была слишком темной. Но он слышал, как немеет поверхность ее кожи.

— Полиция не может больше ничего сделать, — сказал он. — Вы не можете больше ничего сделать. А я могу. Если вы мне поможете. Но нам надо отсюда выбраться.

— Вам нельзя вставать.

— Помогите мне перебраться в инвалидное кресло. Люди совершали великие дела, находясь в инвалидном кресле. Хокинг, Айронсайд, Ирено Фуэнтес.

Ее уже не было рядом. Две монахини заняли ее место.

Где-то вдали он услышал громкое биение пульса. Не исключено, что это был его собственный. Он погрузился в забытье.

Клара-Мария сидела рядом с ним. Сначала он решил, что это реальность, и очень обрадовался, — наверное, она сбежала. Тут он заметил, что она сидит на церковной скамье. А в его комнате не было церковных скамей — должно быть, это галлюцинация, воспоминание. Но иногда как раз воспоминания поддерживают в нас жизнь.

Она сидела к нему боком. Как сидела при их третьей встрече. Третьей, и предпоследней.

Это было за две недели до отъезда в Испанию. Он отправился на улицу Бредгаде, в церковь Александра Невского. Церковь была закрыта, на дверях висела табличка, сообщающая, что церковь, русская библиотека и баня открыты для посетителей два раза в неделю. Он снова поехал туда на следующий день. Сначала казалось, что он единственный посетитель. Церковь ему показывал человек с седыми волосами, бородой и сильным русским акцентом.

Акустика церкви обладала совершенно необычной для церквей мягкостью, он отметил, что ее смело можно включать в книгу Беране «Концертные залы и оперные здания. Музыка, акустика и архитектура» — его любимое чтение наряду с мейстером Экхартом, весьма приятная акустическая порнография. В старике, показывавшем ему церковь, чувствовалась какая-то несвойственная мужчинам кротость. И одновременно усталость.

Направляясь к выходу, Каспер вслушивался в тишину.

— Кто-нибудь еще есть в здании, кроме нас с вами? — спросил он.

Лицо старика было непроницаемым. Каспер повторил вопрос.

— Никого. Только ребенок.

Каспер вернулся назад. Клара-Мария сидела у самого алтаря. Глаза ее были закрыты. Он простоял за ее спиной, наверное, минуты две.

— И на что это ты уставился, кузен Гас? — спросила она.

Они пошли назад к старику. У выхода Каспер достал тысячекроновую купюру, медленно сложил ее и засунул в кружку для пожертвований.

— Кто тут всем руководит, — спросил он, — кто высшая религиозная власть?

— Церковь относится к Белорусскому патриархату.

Каспер ждал. Старик оглянулся. Словно для того, чтобы удостовериться, что вокруг действительно никого нет.