Эптон Синклер - Нефть!

— Но, отец, как они могут сделать его сильнее, если предприниматели бойкотируют рабочих, вступивших в союз? Ведь ты же знаешь, как удаляют из предприятий всех членов союза! Даже теперь, если они сдадутся, большинство компаний не захочет принять обратно деятельных членов союза!

И отец сказал, что он это знает, но что рабочие должны будут постараться перенести последствия поражения; другого способа нет. Конечно, он не может поддерживать стачку, оставляя свои нефтяные участки и дальше без эксплуатации. Рабочие должны понять, что он не сможет вынести конкуренции, и они не вправе ожидать этого от него. Они должны или прекратить работу на других участках, или же увидеть, что нефтяные скважины будут открыты и на участке Россов.

И у Бэнни снова что-то засосало внутри. Неужели и на его участке появятся штрейкбрехеры?

Действительно, было только одно место, где Бэнни чувствовал себя счастливым, — это бунгало. Он приехал сюда провести свой субботний вечер и помогал Руфи и Мели — единственный род помощи стачке, который ему был доступен. Часть вечера они говорили о страданиях тех, кого он знал, а другую часть веселились и шутили, как и все молодые люди. Но все время они непрерывно работали, как пекари, превращая муку, принадлежавшую союзу, в различного рода съестные вещи. Во время ужина явился Аткинс со своей тележкой. Это был уже второй его рейс. Они нагрузили тележку, и Мели отправилась вместе с ним по главным квартирам стачечников, а Бэнни остался вместе с Руфью и помог ей все вычистить и прибрать. Он старался объяснить ей поведение своего отца и почему он, Бэнни, не мог оказать настоящей помощи стачке.

В воскресенье он отправился на митинг и слышал вторую речь Поля, у которого всегда был хмурый вид; теперь, после нескольких недель плохого питания и плохого сна, он имел вид совсем мрачный и больной. В его голосе звучало страстное негодование. Он рассказывал о своей поездке по другим нефтяным участкам и о том, как везде натыкался на обычную несправедливость: городские власти, как и власти округа и штата, были простыми пешками в руках предпринимателей и делали все, чтобы унизить рабочих и разрушить их организацию. В этом белом пламени страдания дух Поля закалился как сталь, и это передалось толпе рабочих, и они принесли новую клятву солидарности; Бэнни почувствовал, как поднимает дух человека воодушевление толпы, и пожалел, что он отдален от них, и отошел в сторону, подобно тому библейскому юноше, у которого было слишком большое богатство.

Поль увидел его в толпе и после митинга отыскал его.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказал он, когда они отошли в сторону. У него не было времени слишком распространяться, и он прямо подошел к делу. — Знаешь, я хотел бы, чтобы ты оставил мою сестру в покое.

— Оставил твою сестру в покое? — воскликнул Бэнни и, остановившись, с изумлением посмотрел на Поля. — Не понимаю, что это значит?

— Мели сказала мне, что ты бываешь там, у них, и что вчера ты провел с Руфью весь вечер.

— Но, Поль… почему же я не могу оставаться с ней?

— Мы должны сами заботиться о себе. Руфь не может ждать защиты от отца, и я хочу, чтобы ты понял меня. Я не потерплю, чтобы богатый молодой человек увивался около моей сестры.

— Но, Поль! — Голос Бэнни был полон страдания. — Поль, ты страшно заблуждаешься!

— Я не хочу, чтобы ты оставался в неведении относительно одной вещи. Если кто-нибудь поступит дурно с моей сестрой, я убью его. Это так же верно, как то, что мы стоим с тобой на земле.

— Но, Поль, я никогда ничего и не думал в таком роде, и, послушай, я должен сказать тебе, я очень влюблен — влюблен в одну девушку в школе. О, Поль, я страшно люблю ее, и я ни о ком не могу думать…

Яркая краска покрыла лицо Бэнни, когда он сделал это признание, и было невозможно не поверить его искренности. Голос Поля сделался добрее.

— Но, послушай, ведь ты теперь не ребенок больше, и Руфь тоже, — сказал Поль. — Я, конечно, верю тебе. Естественно, что ты влюбился в девушку твоего класса, но ведь с Руфью может случиться другое; она может заинтересоваться тобою, и поэтому ты должен держаться в стороне от нее.

Бэнни не знал, что сказать, — все это было для него неожиданно.

— Я хотел знать подробности о стачке, — объяснял он, — а поговорить с тобой мне не удавалось. Ты не можешь вообразить себе, как тяжело мне, но я не знаю, что мне делать. — Он спешил высказать все свои муки в немногих словах. Он разрывался надвое — между преданностью своему отцу и своими симпатиям и к рабочим. Он терзался, но что он мог сделать?