Эптон Синклер - Нефть!

Пообедав в гостинице, Бэнни и Рашель отправились к берегу моря. Была тихая, теплая ночь, — большая редкость в Южной Калифорнии. Светила луна, и маленький ресторан, помещавшийся на пристани, весь горел огнями, а из его раскрытых дверей доносились звуки музыки, и Бэнни предложил Рашели войти туда и принять участие в танцах. Ведь надо же было им отпраздновать их медовый месяц.

Но не прошло и пяти минут с того момента, как они вошли в залу, где танцевали, как раздался глухой страшный удар, похожий на раскат грома, от которого зазвенели стекла в окнах и пол заколебался под ногами.

— Что это такое?! — воскликнула Рашель. — Землетрясение?

— Пушки, — ответил Бэнни.

— Пушки?

Бэнни ей объяснил, что это была практическая стрельба с военных судов. В гавани стояло около двадцати таких судов, и их команда при свете прожекторов стреляла в цель.

После такого объяснения Рашели уж не хотелось больше танцевать. Всякий раз, как она слышала пушечный выстрел, она опять представляла себе войну и груды убитых и раненых. Капиталисты делали приготовления к новой войне, и социалистам нечего было танцевать под грохот из страшных орудий.

Они вышли из ресторана, сели в автомобиль и поехали вдоль бульвара, который начинается от самой пристани и тянется по берегу на протяжении пятнадцати или двадцати миль.

Вечеринка, на которой должен был присутствовать Поль, происходила в самой отдаленной части рабочего квартала. Довольно большой холл был хорошо освещен, из окон слышались звуки фортепьяно и детский голос, певший какую-то песенку. Вдоль тротуара стояло много автомобилей. Найдя среди них свободное место, Бэнни въехал в него и, замкнув коробку скоростей, собирался выйти из экипажа, когда Рашель быстрым движением схватила его за руку.

— Подожди! — воскликнула она испуганным голосом.

По улице мчалось несколько автомобилей по двое в ряд, совершенно загораживая дорогу. Они остановились перед освещенным холлом, и из них вышло человек пятьдесят или больше мужчин с разного рода оружием в руках — дубинами, топорами, железными болтами. Они шумной толпой ворвались в помещение, и мгновение спустя музыка затихла, послышались страшные крики, звук разбиваемых стекол и шум тяжелых, обрушивавшихся на что-то ударов.

— Толпа негодяев нападает на это собрание! — закричал Бэнни, стремительно вскакивая со своего места. Но Рашель его не пустила. Охватив его руками, она заставила его снова сесть рядом с собой.

— Нет, нет, не двигайся! Что ты можешь сделать?!

— Но так же нельзя! Надо им помочь!

— Ты безоружен, и ты не можешь голыми руками удержать толпу. Тебя убьют. Не двигайся!

Крики, которые неслись из освещенных окон, достигли теперь своего апогея. Это был какой-то бедлам. Народу на вечеринке было, по-видимому, много, и все кричали изо всей силы своих легких. И эти страшные звуки тяжелых ударов обо что — неизвестно… Может быть, о человеческие тела?.. Бэнни был вне себя от ужаса. Он вырывался из рук Рашели, но та боролась с ним в припадке дикого, безумного отчаяния. Никогда до тех пор он не предполагал в ней такой изумительной силы.

— Нет, Бэнни! Нет! Ради бога! Ради меня… Если ты меня любишь!

В эти ужасные минуты в душу Рашели впервые закрался тот отчаянный, мучительный страх, который не покидал ее в течение всей ее дальнейшей жизни, — страх, что настанет минута, когда долг ее мужа заставит его пойти на верную смерть. Но не сейчас еще, не сейчас! Не в их медовый месяц!

Все произошло с быстротой молнии. Налетел шквал и пронесся, и вы не могли сразу отдать себе отчета в том, что случилось.

Приехавшие в автомобиле с оружием в руках люди так же стремительно выбежали из холла, как и вбежали туда. Они притащили с собой человек десять пленников, бросили их в автомобили, вскочили сами. Раздался шум моторов, застучали колеса — и через мгновение все затихло.

Бэнни выскочил из экипажа и побежал так быстро, как только мог. Рашель бежала за ним. В его голове была теперь только одна мысль, та же, которая была у него в тот вечер, когда он бежал по саду м-с Гроарти и кричал: "Поль! Поль!" Он был теперь уверен, что участники этого нападения увезли Поля в числе своих жертв. И что сможет он сделать теперь, чтобы его спасти?

Первое, что он увидел, когда вошел в холл, был человек с большой раной на лбу, из которой ручьем лилась кровь. Он шатался, так как ничего не видел, и дико кричал: "Сукины дети! Сукины дети!" С ним рядом стоял другой рабочий, мертвенно-бледный.