Георгий Мантуров - Берлога

– Вот он, один из этих штукарей из Варьете, – послышался грозный голос над онемевшим бухгалтером. И тут же Василия Степановича арестовали…»

– И здесь не хотели принимать, – довольно сказал себе Димон, – советский кассир сдает в советский банк деньги, полученные от представления в Варьете, а у него тоже не хотят принимать.

И заметьте, тоже не простые денежки, а волшебные! И так же потом все исчезло. Только не совсем исчезло, а исчезли советские деньги, и взамен появилась валюта.

Явное подобие, елы-палы! И деньги принять точно так же затруднились, и сумма вызвала недоумение, правда различное недоумение.

В Хоттабыче было просто невероятное изумление, так как там были сказочные тюки золота и драгоценных камней, а в Мастере просто иронично отреагировали, но зато потом там также появились сказочные для советского человека деньги: валюта! Доллары, фунты, гульдены.

Арестовали беднягу кассира, а Вольку не арестовали? Ну, так что же? Это же подобие, а не копия.

Еще очень явным показалось Димону подобие с превращением Хоттабычем посетителей парикмахерской в баранов и случаем массового пения в советском учреждении. Отдаленные, казалось бы, тексты, но внимательно прочитав оба отрывка, Димон готов был поклясться чем угодно, что это подобия. Просто поразительные подобия!

«…В парикмахерской произошло нечто неслыханное, похожее на дурной сон: все присутствующие, кроме старика Хоттабыча и Вольки, меньше чем в полминуты превратились в баранов.

„Ой, мамочки, что же это такое?“ – хотел было прошептать парикмахер-остряк, но изо рта у него на этот раз вылетели не членораздельные слова, а протяжное и пронзительное „мэ-э-э“.

Он испуганно посмотрел в зеркало и вместо своей привычной физиономии увидел на редкость глупую баранью морду. Тогда он горько заплакал, встал на все свои новые четыре ноги и, цокая копытцами, выбежал вместе с остальными восемнадцатью баранами из парикмахерской.

Печально блеявшее стадо сразу застопорило всё уличное движение. Возмущённо загудели сирены автобусов и троллейбусов, настойчиво задребезжали трамвайные звонки, пронзительно зазвучали свистки милиционеров. Водители автомашин, высунувшись из своих кабин, очень нелестно отзывались о внезапно появившемся стаде и его возможных хозяевах. Экстренно выбежали из ворот домов дворники в белых передниках и с метлами в руках…»

«…– До-ми-соль-до! – вытащил наиболее застенчивых из-за шкафов, где они пытались спастись от пения, Косарчуку сказал, что у того абсолютный слух, заныл, заскулил, просил уважить старого регента-певуна, стукал камертоном по пальцам, умоляя грянуть „Славное море“.

Грянули. И славно грянули. Клетчатый, действительно, понимал свое дело. Допели первый куплет. Тут регент извинился, сказал: „Я на минутку!“ – и… исчез. Думали, что он действительно вернется через минуту. Но прошло и десять минут, а его нету. Радость охватила филиальцев – сбежал.

И вдруг как-то сами собой запели второй куплет, всех повел за собой Косарчук, у которого, может быть, и не было абсолютного слуха, но был довольно приятный высокий тенор. Спели. Регента нету! Двинулись по своим местам, но не успели сесть, как, против своего желания, запели. Остановиться – не тут-то было. Помолчат минуты три и опять грянут. Помолчат – грянут! Тут сообразили, что беда. Заведующий заперся у себя в кабинете от сраму.

Тут девицын рассказ прервался. Ничего валерьянка не помогла.

Через четверть часа к решетке в Ваганьковском подъехали три грузовика, и на них погрузили весь состав филиала во главе с заведующим.

Лишь только первый грузовик, качнувшись в воротах, выехал в переулок, служащие, стоящие на платформе и держащие друг друга за плечи, раскрыли рты, и весь переулок огласился популярной песней. Второй грузовик подхватил, а за ним и третий. Так и поехали. Прохожие, бегущие по своим делам, бросали на грузовики лишь беглый взгляд, ничуть не удивляясь и полагая, что это экскурсия едет за город. Ехали, действительно, за город, но только не на экскурсию, а в клинику профессора Стравинского…»

Здесь Булгаков пощадил служащих, не превратил в баранов, а просто заставил попеть чуть-чуть. Хоттабычевых баранов – тех чуть ли не на бойню хотели отправить!

И, тем не менее – явное подобие!

Парикмахер в Хоттабыче вместо слов стал блеять. У Булгакова совслужащие вместо речи не блеют, но поют.

У Лагина подробно описывается прохождение стада баранов по улице с оживленным дорожным движением.