Герман Садулаев - Одна ласточка еще не делает весны

Каждая вторая папка была по делу о самоубийстве. Так положено, при обнаружении факта самоубийства проводится проверка на предмет возбуждения уголовного дела: нет ли замаскированного под суицид убийства и не имеет ли место доведение до самоубийства, образующее самостоятельный состав преступления согласно действующему уголовному законодательству.

Они были похожи друг на друга, как мертворожденные близнецы, эти материалы проверок обстоятельств самоубийства. Из одной папки в другую повторялась все та же история: Ф.И.О., 19.. г.р., причина смерти — асфиксия, тело обнаружено членами семьи, повешенное в петле на веревке, привязанной к..., следов борьбы и насилия нет. Далее — краткая биография самоубийцы. Учился в средней школе №..., успеваемость нормальная, приводов в милицию не было, на учете в психоневрологическом диспансере не состоял, на учете в наркологическом диспансере не состоял, был общителен, имел друзей, занимался в спортивной секции по..., родственниками и знакомыми того периода характеризуется как открытый, честный, добродушный подросток. В 19... г. был призван в ВС. Отправлен в Чеченскую республику. Демобилизовался в 19.., ранений не имел. После демобилизации пытался поступить в вуз / устроиться на работу..., места работы часто менял, стал раздражителен, замкнут, начал употреблять алкоголь / наркотики, личная жизнь не наладилась, отношения с семьей стали напряженными. В день перед самоубийством вел себя как обычно, никаких происшествий не было, писем и иных сообщений не получал... Постановил: в возбуждении уголовного дела отказать за отсутствием события преступления.

Каждую неделю — несколько таких дел. И это только один район только одного города. Кто вел статистику, сколько их, ненужных жертв, мертвых солдат далекой войны, по всей России? В Америке, там кто-то вел статистику, подсчитали, что число самоубийств бывших военнослужащих, прошедших через Вьетнам, в два раза превысило боевые потери американских войск во время вьетнамской авантюры.

И это — самые лучшие из солдат. Те, чье сердце не очерствело, кто видел во снах кровавых мальчиков. Но есть и другие. Те, кто ехал за “боевыми”, ехал добровольно безнаказанно убивать и грабить, знающие сладкий вкус чужой крови. И они тоже вернулись. Понимаете, они тоже вернулись.

Женщины в Самашках говорили журналистам: как русские не могут понять, что эти чудовища, зверски убивавшие наших детей, вернутся домой, они уже не люди, они нелюди, они не смогут жить иначе, они будут убивать и там, в этом теперь для них смысл и вкус жизни.

Я не хочу больше об этом писать. У нас у всех есть дети. Я не доверяю этим словам, которые подозрительно легко складываются в предложения, сами по себе, строка за строкой. Этой крови, которая вытекает, этим внутренностям, которые вываливаются из меня, как после взрыва вакуумной бомбы, по ним можно предсказывать будущее, если вы умеете. Я пишу о прошлом — оно становится настоящим, я пишу о будущем — оно становится прошлым. У меня растет маленькая дочь, она ходит в школу, она каждый день выходит на улицу, на улицу, где... Лучше я вообще не буду об этом писать!

Я хочу написать о другом. О том, что помню. О своем детстве в зеленой долине у Черных и синих гор, об играх, сверстниках, любимых домашних животных. О собаках, например. Да, о собаках.

Здесь, в большом городе, люди держат собак в квартирах. Иногда маленьких, комнатных собачек, размером не больше кошки. Иногда здоровых и агрессивных псов. Держат в узком, замкнутом пространстве городской квартиры. Как эти люди не боятся? Не всегда знаешь, что на уме у другого человека; как же мы можем знать, что на уме у большого хищного животного, и засыпать с ним под одной крышей? “Псы войны” — так называется одна песня у Pink Floyd. Псы войны, они всегда живут с нами.

Нет, в селе псов не пускают в дом. Для них есть просторный двор, они могут взять “отгул” на своей цепной работе и погонять по улице. У нас во дворе всегда жила одна или две собаки. Конечно, я их любил. Сейчас трудно представить себе, но я чуть ли не целовался с этими пахнущими как положено, псиной, зубастыми существами. А они были терпимы к детям: даже если я запрягал вовсе не ездовую по своему происхождению овчарку в сани и катался так по улице.

У нас был Рем, дворянин, и овчарка, Мухтар. Этих я помню. Потом Рем погиб под колесами грузовика, Мухтара мы подарили кому-то. И однажды папа привез двух щенков коричнево-рыжего окраса. Чтобы собаки выросли злыми, им дали имена — Пуштун и Коба. Через несколько месяцев щенки заболели собачьей чумой. Они ничего не ели, изрыгали из себя мутно-зеленую жижу, безнадежно бродили, исхудавшие, шатаясь, по двору или лежали у стены гаража.