Герман Садулаев - Одна ласточка еще не делает весны

Решение пришло неожиданно. Завернув за угол ремонтного цеха, мы юркнули в щель полузасыпанного бомбоубежища. Для сторожа это, наверное, выглядело так, как будто мы провалились под землю.

А мы сидели, дрожа от страха, на сыром бетонном полу, в полумраке, и слушали, как прыгают лягушки в гулком эхе подвала.

Жители усадьбы не прятались в совхозных бомбоубежищах. Лучше их было ПП-2, засекреченный пункт связи под землей, с тройным накатом бетона, сверху целая гора земли. ПП-2 никогда не бомбили — пункт значился как федеральный объект. Но это совсем другая история.

А длинное совхозное бомбоубежище посреди ничейного поля использовали как место утилизации невзорвавшихся зарядов. В нашей округе этим добровольно занимался Бислан Сабиров. Я хорошо помню Сабирова.

Пусть из смешанной семьи, но я был потомком известного и почетного клана, тейпа Эрсной. В Шали старики знали 12 поколений моих отцов. Сабировы были пришлыми, какими-то кабардинцами, осевшими в Шали сравнительно недавно. Все низкие, коренастые, с неандертальской формы черепами. Статус чеченца надо было подтверждать. Бислан подтверждал свой статус, вступая в схватки со мной, аристократическим маргиналом. Он был на три года старше меня, что в мальчишеском возрасте немаловажно. Но драться так драться. На шалинской улице никто не будет смеяться над тобой, если ты проиграл. Но будут презирать, если отказался от схватки.

Я в основном проигрывал более крепкому и взрослому Бислану. Но при каждой встрече, конечно, снова вступал в поединок. По традиции, если ты не можешь одолеть соперника, за тебя вступается твой старший брат, у меня старшего брата не было. Потом Бислана победил мой закадычный летний друг, Димка, но это опять совсем другая история.

Еще помню, как приехал домой после первой войны. Бродил по двору, вспоминал детство, пинал случайные предметы под ногами. Потом зашел домой и спросил мать: почему во дворе вверх дном, тут и там, лежат тазики, из которых кормили птичье население. И мама ответила. Под этими тазиками неразорвавшиеся шариковые фугасы.

После бомбардировок некоторые фугасы не разрываются. Чтобы они не детонировали случайно, сестра накрывает их тазиками. Потом по дворам ходит Сабиров, собирает их (Сабиров — собирающий бомбы) и взрывает в длинном бомбоубежище на поле. Мама говорит спокойно, буднично. Я холодею. Мама, ты раньше не могла сказать? Я ведь пинал там все ногами...

Сабиров будет собирать бомбы и во вторую войну. Это выглядело так: он приносил смертельный мячик к двери бомбоубежища, размахивался, кидал далеко вовнутрь и сразу захлопывал тяжелую металлическую дверь. Бомба взрывалась внутри, не причиняя вреда.

Иногда бомбы взрывались не с первого раза. Однажды он будет трижды кидать в темное чрево подвала железный шар. Потом зайдет, повертит его в руках и безразлично выронит на пол.

И бомба взорвется.

Я снова пишу. Снова зима, холодно, и я снова пишу. Теперь я пишу много. Знаю, бессвязно, отрывочно, скомканно, спутанно, разбито, расколото... Нет сквозного сюжета. Трудно читать такую прозу, да? Легче читать сюжетную прозу. Чтобы хотелось перевернуть страничку, узнать, а что было дальше.

А что было дальше?

Дальше ничего не было. Снова зима и весна в городе, где не живут ласточки. Снова пишу. В колесе моего времени нет спиц. Просто тяжелый литой диск.

Мы напишем, правда. Может, даже я напишу: настоящие сюжетные романы и повести. В них будут герой и героиня, завязка, интрига, неожиданное развитие сюжета, второстепенные персонажи, развязка, вся композиция. Я напишу. Мне все равно больше ничего не остается делать; только писать.

Это потом. А сейчас, сейчас толчками выходит кровь. Это не темно-синяя венозная кровь, текущая размеренно и плавно, это алая, артериальная, она бьет фонтаном из горла, пронзенного стрелой, она рассыпается в капельки брызг, ее будет трудно отстирать, вы знаете?

Не читайте дальше.

Железные ворота, покрашенные в небесно-голубой цвет, наискосок от наших, — это дом, где живет Доду и его семья. Две девочки, два мальчика. Сначала — две девочки, потом два мальчика. Так по возрасту. Самая старшая — Аминат, почти моя ровесница. Между домами тупик, засыпанный гравием. По нему и рассыпались мячики. В тот день самолет появился неожиданно, с самого утра. Все равно не успели бы добежать до ПП-2. Все произошло быстро. Почти случайная кассетная бомба. Аминат упала. Ни раны, ни крови. Открывает глаза и шепчет: больно... больно... здесь.