Клайв Стейплз Льюис - Кружной путь, или Блуждания паломника

— Я не знаю, что говорил твой управитель, но яма есть.

— А Хозяин, тем не менее, милостив?

— Вижу, ты побыл среди вражьих наемников. Теперь Хозяина непрестанно обвиняют в жестокости. Очень похоже на врага, ведь он так скучен. Если бы он хотел получше поддеть Хозяина, он сказал бы, что Тот — азартный игрок. Это неправда, но это ближе к истине хотя бы тем, что Хозяин всегда идет на риск.

— А как же с жестокостью?

— Сейчас, сейчас. Хозяин рискнул населить страну не рабами, а свободными, и они вольны идти, куда хотят, и есть то, что есть нельзя. До определенной черты Он может помочь им, но за ней — ты видел по себе. Можно так пристраститься к запретной пище, что самый вред станет вожделенным. Не думай о том, от какой точки нельзя вернуться, но помни, что она где-то есть.

— Неужели Хозяин ничего не может сделать?

— Он не может сделать того, что само себе противоречит. Бессмысленная фраза не обретет смысл, если мы прибавим к ней: «Хозяин может…» Разве не бессмысленно сочетание слов: «…заставить человека свободно сделать то, чего он делать не хочет?»

— Я понимаю. Но зачем же еще загонять его в черную яму?

— Тьму создал не Хозяин, она — повсюду, где волю разъел запретный плод. А что такое яма? Место, в котором есть стенки. Черная яма — это тьма, ограниченная со всех сторон. Да, в этом смысле Хозяин ее создал. Он положил пределы злу. Само остановиться оно не может, ибо предел и форма — благи. Стены ямы — последняя милость тем, кто не дает оказать себе иной милости.

Они прошли дальше иувидели белый скелет, но глаза у него сверкали, и он был обтянут кожей, и любовался собою перед гладкой, словно зеркало, скалой.

— Это Спесильда, старшая дочь врага, — сказал Житель Гор. — Когда вы ее видели на том, кружном пути, она, быть может, походила на трех Бледных Братьев.

Спесильда пела скрипучим голосом, и в песне своей ухитрялась и восхвалять себя, и выражать гнушение всякой плотью.

Джон и Житель Гор прибавили шагу, Виртус заколебался.

— Средства ее дурны, но про цель она кое-что знает, — сказал он.

— Про какую цель?

— Ну… про чистоту… собранность, что ли… четкость. В конце концов, телесные отправления и впрямь мерзки.

— Одно дело — каяться, другое — гнушаться, — сказал Житель Гор. Раскаяние — от Хозяина, брезгливость — от врага.

— И все же, гнушаясь телом, многие спаслись от худших зол.

— Иногда, силою Хозяина. Но не играй в эту игру. Самое опасное на свете — бороться с одним злом при помощи другого. Ты знаешь, что бывает со странами, которые берут на службу чужеземных наемников.

— Наверное, ты прав, — сказал Виртус, — но чувство это очень глубоко во мне. Разве никак нельзя стыдиться своей плоти?

— Сын Хозяина не стыдился.

— Это другое дело.

— Лишь в том смысле, что не только твое, а общее для всех. Неужели никто не говорил тебе, что Матерь Его оправдала навсегда слово «материя»? Поверь и не сомневайся, что ваша страна, столь похожая порою на влажный, дымящийся парник, говорила устами Матери и Девы о смирении раба. Поверь, природа, со всем ее хаосом, который так ранит твою тонкую душу, и чиста, и нечиста.

— Хорошо, — сказал Виртус, — я об этом подумаю.

— И ещё одно ты должен знать, — сказал Житель Гор. — Какие бы добродетели ты ни приписывал Хозяину, гнушения телом среди них нет. Поэтому ваши шутки почти непонятны у нас.

А я спал и видел во сне, как трое идут дальше по узкой полосе земли, огражденной слева горами, справа — болотом. Они о многом беседовали, но, проснувшись, я вспомнил лишь несколько фраз. Через несколько миль после Спесильды они повстречали сестру ее Профанну, и спросили Жителя Гор, излечатся ли от ее влияния Твердолобые и Снобы. Тот отвечал, что теперь это еще сомнительнее, чем прежде, ибо до недавней поры северян заставляли читать записки Языков, и потому, сказал он, «они знали хотя бы столько, сколько те, кто пришел в конце концов к Матушке».

— Почему же они теперь этого не читают? — спросил то ли Джон, то ли Виртус.

— Почему призрак мистера Трутни запер свой дом и ушел совершенствовать атараксию в отеле? Потому что Труд отказался на него работать. Так и здесь, и во всем краю Маммона — рабы их бегут на Север, к картинкам, и господам приходится изобретать машины. Им кажется, что машины эти когда-нибудь заменят слуг, и надежда эта их так пленяет, что они отвергли все знания, кроме технических. Я говорю об арендаторах. Крупные землевладельцы потворствуют им для своих целей.