Оксана НеРобкая - Конец Рублевки

– Да, звучание ничего, – Илья поспешно снял наушники, чтобы собеседнице не пришло в голову поставить вторую песню.

– Представь: мы с тобой будем причастны к их успеху! Неужели тебе это не льстит?

– Неа, не льстит.

– Отказываешься? – угрожающе нахмурила брови Марина. На ее лице читалось твердое намерение прекратить любое сотрудничество, если ответ на просьбу будет отрицательным. Парень замялся: терять партнера было глупо. Но и подставляться перед руководством – тоже. Он задумчиво почесал подбородок:

– Обещаю: сделаю все, что в моих силах. Я же не один отвечаю за репертуар…

– Не юли!

– Мариша!

– Илюша! – произнесла с интонацией, идеально подходившей для декламации строк Горького: «Буря! Скоро грянет буря!». Арт-директор почуял беду и примирительно заверил:

– Не гневайся! 90 процентов даю, что организую.

Марина понимала, что большего она выжать не сможет. Надо сменить тему и завершить беседу на радостной ноте, дабы от встречи осталось позитивное послевкусие.

– А сколько у тебя дней отпуск? Я тоже в ближайшее время планирую отдохнуть и покинуть асфальтированную Москву в пользу песчаной Хургады…

В шесть часов утра в центральном сквере было пусто. Даже голуби, обычно оккупирующие площадь у монумента «Узел памяти» в великом множестве, куда-то исчезли. Оно и понятно: в столь ранний час поживиться было нечем. Любители покормить птиц зерном и хлебными крошками спали. Робкие звуки пробуждающегося города еще не распугали витавшую в воздухе тишину. Она была такой приятной и легкой, что, казалось, даже редкие машины, мчавшиеся по проспекту, прониклись царившим покоем и старались меньше шуметь.

Сашка присел на скамейку возле клумбы, засеянной розовыми маргаритками и оранжевыми ноготками. Рядом положил сумку с фотоаппаратурой. Посмотрел чуть повыше желтого здания с часами, вдаль, на темно-зеленые сопки, окружавшие Магадан прерывистым кольцом. Впрочем, прерывалось оно только в двух местах – там, где в сушу бескомпромиссно врезалось море.

Вопреки прохладе и сырости от еще не рассеявшегося жиденького тумана, Сашке было жарко. Он расстегнул спортивную кофту, снял ее, оставшись в легкой футболке. С наслаждением ощутил, как свежий ветер коснулся кожи, вызвав мурашки. Парень поежился. Минувшие сутки выдались утомительными. Он уперся локтями в колени, уронив голову на ладони, и прикрыл веки, спровоцировав воспоминания.

Началось все с того, что вчера утром позвонил Макс, репортер местной газеты и по совместительству старинный приятель по интернату. Сашка работал в редакции фотокорреспондентом на полставки. Так оставалось достаточно времени для творчества и других дел. Макс назвал адрес и попросил срочно приехать с камерой.

– Объясню все при встрече, поторопись.

Для словоохотливого товарища такое лаконичное выступление было крайне странным. Сашка схватил сумку и покинул квартиру, оставив на столе нетронутую кружку дымящегося ароматного кофе. На место прибыл через двадцать минут, благо недалеко. Запыхавшийся приятель подбежал к нему и показал жестом за угол дома.

– Если кратко, суть в следующем. Тут, значит, мужик залез на крышу и собирается сигануть вниз. Милиция уже там, пытаются достучаться и отговорить. Но суицидник, похоже, кремень. Единственное, потребовал фоторепортера.

– Для чего?

– Видимо, чтобы героический прыжок с пятого этажа был запечатлен и остался в истории. Тщеславие – самый утонченный порок, – хмыкнул Макс. – В общем, никого он к себе не подпускает, грозится сразу же отдать швартовы, если кто приблизится.

– Что-то я не уловлю. То есть, как только он увидит фотографа, то сразу – того? Гудбай? – нахмурился.

– Психолог заявляет, что осуществление желания наоборот может заставит его помедлить с бесповоротным решением, – приятель указал подбородком вверх.

Сашка увидел худого мужчину в серых брюках и белой рубашке. Она надувалась парусом под напором ветра, беспрепятственно гулявшего на открытом пространстве крыши. Его взгляд был направлен вниз – на милицейскую машину, переговаривавшихся по рации служителей закона и компанию зевак, примостившихся в сторонке на лавочке. Вскоре он заметил нового зрителя и сосредоточился на нем. От столь пристального внимания стало не по себе. Сашка достал из футляра камеру и принялся настраивать ее.

Мужчина в форме хорошо поставленным голосом вещал в рупор оптимистическую муть, которой так любят грешить психотерапевты. «Неужели подобные речитативы способны как-то изменить душевное состояние человека, готового расстаться с жизнью? – подумал Сашка. – Ведь он же наверняка уверен, что собравшимся внизу людям глубоко безразлична его судьба. А если не безразлична – то сугубо по корыстным причинам. Журналисты жаждут горячего материала в номер, а оперативники – очередной галочки в послужном списке выполненного долга».