Анна Васильевская - Домашний кинотеатр или исповедь правильной девушки

Анна.Как это не девушка? Я – девушка! Можем сходить к врачу, если тебе так это важно.

Мать.Да мне плевать на тебя уже, мне не важно, что скажет врач, я вижу, что ты уже давно все границы приличия перешла. Девушки не стоят так, как ты. Но тебе это счастья не даст. Ты не будешь счастлива в этом браке. Потому что любовь – это не только секс, если ты не знаешь.

Анна (твёрдым голосом). Я знаю, мама.

Мать.Нет, ты не знаешь. Тебе лишь бы в койку прыгнуть. Бесстыжая.

Выходит. Анна садится на стул и начинает плакать.

Это был, пожалуй, самый сложный наш разговор с Андреем. До свадьбы он чувствовал, что в моем принципе есть что-то неестественное и неискреннее. Такая резкая перемена мнения должна была быть продиктована каким-то внешним фактором, и ему было прекрасно понятно, что сама я не могла просто так передумать за один день. Он много раз пытался у меня выяснить, в чем дело и что за этим стоит, но я не кололась. Уж больно страшно и стыдно было признаться в том, что полностью подчиняюсь маме, даже в таких личных вопросах.

Одновременно я тогда искренне верила, что для мамы это какой-то психологически сложный момент, я же была первым ребёнком, который покидал семейное гнездо. И хотя мои брат с сестрой уже давно не жили с родителями, это всеми воспринималось как временные обстоятельства: брат уехал работать за границу, сестра училась там же в аспирантуре. Но формально они ведь не съехали окончательно, никто не знал, вернутся они ещё к родителям или нет, как сложатся их жизненные пути. Я же покидала отчий дом навсегда, мама прекрасно понимала, что с ними младшая дочь больше жить не будет. При этом по наивности своей я была абсолютно убеждена, что наша свадьба станет в некотором смысле переходным днём, в который мама поймёт, что дочка стала самостоятельным, независимым человеком. Я не осознавала двух вещей. Во-первых, что самостоятельными мы становимся независимо от возраста, статуса, семейного положения и окружающих нас людей. Во-вторых, что от власти практически невозможно отказаться. Мама не собиралась меня отпускать. Она контролировала меня всю жизнь, и для неё это было абсолютно нормально.

Мать считала, что при нашем христианском воспитании сексуальная жизнь до брака просто неприемлема, ведь её прадед был протоиереем. Она безумно гордилась тем, что они с папой ждали свадьбу два года, при этом воздерживаясь от близости (хотя кто это проверит?), и считала, что мы должны поступить так же. Иначе что скажут все вокруг?

Меня всегда поражал этот её аргумент – что скажут другие. А почему, собственно, кого-то должно интересовать, с кем я живу, с кем сплю и выхожу ли замуж девственницей? И главное – почему на эти вопросы должна отвечать моя мама? Из-за всей этой бредовой теории каждый раз, когда мой муж приезжал ко мне ещё до свадьбы, мама стелила ему кровать в отдельной комнате. Хотя ведь никто кроме моей семьи не мог знать, что происходит в спальнях у нас дома. Значит, дело было не в каких-то абстрактных людях непонятно откуда, а в очень конкретных установках в голове моей матери.

Кстати, если кто-то считает, что это бред, то на самом деле ему нет никакого предела. Когда мой брат уехал за границу работать, то познакомился там с одной девушкой, с которой у него начались серьёзные отношения. Год спустя он съехал со своей квартиры и снял другую – в одном доме с ней. Всем было предельно понятно, что брат живёт вместе со своей девушкой – во всех смыслах слова «живёт». Всем, кроме моей мамы, на время визитов которой он стелил себе постель в своей квартире, чтобы мама, не дай Бог, не подумала, что они спят вместе. Спустя ещё три года они взяли кредит на совместную квартиру, отремонтировали её и стали в ней жить. Там уже никто не притворялся, что у них отдельные спальни. Это было бы крайне глупо и нелепо, в их 30 лет и спустя шесть лет совместной жизни, да и кого на самом деле интересует чужая интимная жизнь? Но когда брат приезжал к родителям со своей девушкой, мама стелила им в отдельных комнатах – вплоть до того времени, когда они поженились.

Но история моего брата – это его история. И она никак не оправдывает и не смягчает тот факт, что мне было ужасно стыдно признаться Андрею, откуда взялся мой принцип. Мне было ужасно стыдно, что я столько лет тупо потворствовала своей маме, хотя у меня были все возможности стать самостоятельной гораздо раньше. Когда я училась в университете, то четыре года подряд получала стипендию польского министра образования. Это были большие деньги, на которые спокойно можно было снять квартиру или хотя бы комнатку – пускай бы с кем-то делила жильё, лишь бы не с мамой. Но я не хотела. Не хотела тратить деньги. Получается, я просто продала чувство собственного достоинства и свою свободу.