Виталий Бернштейн - Неоконченное письмо

Сперва мы досконально изучили расписание Харриса. По вторникам, в утренние часы, он предпочитал работать дома. Каждый вторник, около 11:15 утра, пунктуальный Харрис выходил с охранником из подъезда и садился в машину. К тому времени жильцы дома уже разъезжались по делам, вероятность встретить кого-либо в вестибюле была минимальной. Требовалось лишь ненадолго выманить из вестибюля швейцара. Все было подготовлено и просчитано Урсулой по минутам. Мне она поручила главную роль.

Вижу это октябрьское утро. Через улицу, на полянке Центрального парка, тучная мамаша играет в мячик с малышкой-дочкой. Ветерок перекатывает под деревьями пожухлые листья. Ветерок теплый, но меня почему-то слегка знобит. Я стою на автобусной остановке, больше никого нет. На мне широкая желтая куртка. Мою раннюю лысину прикрывает парик – длинные темно-коричневые волосы спускаются на лоб. На руках перчатки – чтобы не оставить где-нибудь отпечатки своих пальцев.

Вдоль обочины припаркованы автомобили. В одном из них, чуть позади остановки, сидят Урсула и Тимоти. Стараюсь не глядеть в их сторону. Рядом – вход в подъезд дома, где живет Харрис. Через стеклянную дверь виден швейцар за стойкой. Сбоку от стойки – дверь в подвал, там хранятся баки с мусором. По вторникам, около полудня, эти баки забирает мусоровоз. Приехав, его водитель по мобильнику звонит со двора швейцару – тот спускается в подвал и открывает дверь из подвала во двор.

Бросаю взгляд на часы – 11:05. Впереди, у обочины, останавливается машина со знакомым номером. Из нее выходит долговязый охранник. По прежним наблюдениям я уже хорошо знаю его насупленное лицо.

Швейцар открывает ему дверь подъезда. Охранник входит в лифт. Швейцар возвращается к стойке. Видимо, звонит телефон на стойке – швейцар снимает трубку, что-то коротко отвечает и скрывается за дверью в подвал. Ясно: это Тимоти, назвавшись водителем мусоровоза, позвонил швейцару по мобильному телефону. Пора. Нащупываю в кармане два ключа, раздобытые нами заранее. Один – от входной двери. Открыв ее, оказываюсь в вестибюле. Где-то наверху зашумел лифт. Быстро подхожу к двери в подвал, засовываю второй ключ в замочную скважину и поворачиваю его. Теперь швейцару не выйти.

Замираю возле двери лифта. Рука внутри правого кармана куртки сжимает пистолет с глушителем. Неторопливо шумит приближающийся лифт. Останавливается. Створки раздвигаются. Охранник делает шаг вперед, но я на его пути. Наши глаза встречаются. В его взгляде – недовольство, потом недоумение. И вдруг он все понимает. Его рука ныряет под пиджак, к кобуре под мышкой. Поздно. Не вынимая пистолета из кармана, я стреляю ему в живот. Именно в живот – выше может быть надетый под рубашку бронежилет. Выстрел! Второй! Третий! Охранник начинает медленно валиться на меня. Я отталкиваю его, и он сползает на пол кабины, ботинки торчат наружу.

У задней стенки кабины стоит Харрис. Реакция у него быстрая. Еще когда я отталкиваю от себя тело охранника, Харрис, мгновенно оценив ситуацию, нажимает на кнопку вверх. Створки лифта съезжаются навстречу друг другу. На лисьей мордочке прокурора мелькает надежда. Но ботинки охранника не дают створкам сомкнуться. Вытянув руку с пистолетом, разряжаю в Харриса всю оставшуюся обойму. Заталкиваю высовывающиеся ботинки внутрь кабины. Створки, наконец, смыкаются. Вздрогнув, лифт начинает свой путь наверх.

Дергается дверь, ведущая в подвал, – ее пробует открыть запертый там швейцар. Пусть пробует, сколько угодно. Быстрым движением надеваю черные очки. Потом снимаю куртку, выворачивая ее в рукавах. И опять одеваю. Цвет куртки теперь другой – вместо желтой она стала темно-серой. Да и дырки в кармане, образовавшиеся после моих выстрелов в охранника, теперь не видны.

Выхожу из подъезда. На тротуаре – никого. Через улицу, на полянке Центрального парка, мамаша с дочкой играют в мячик. В голове у меня гудит. Неторопливо подхожу к нашей машине. Тимоти уже выворачивает ее на проезжую часть. Все, дело сделано…

К аждый раз после проведенной операции мы затихали на время, перебиралась в другой штат, в другой большой город. В больших городах легче раствориться, исчезнуть из поля зрения копов. И все равно исход был предрешен. Раньше или позже огромная карательная машина самой мощной мировой державы должна была поглотить нас. Кольцо вокруг нас сжималось. Испуганные потоками крови, отказывали в помощи «сочувствующие». Двери в их домах и квартирах, где прежде можно было спокойно пересидеть очередной всплеск розыскной активности ФБР, все чаще оказывались для нас закрытыми.