Алексей Фомин - Затон

Снарядов у нас маловато, – пожаловался Сосо.

Ладно. Подброшу. – Он достал из кармана огрызок карандаша, малюсенький блокнотик и что-то черкнул в нем.

А если белые не будут ждать до утра и прорвутся сегодня, сейчас?

Все. Сегодня боев больше не будет, – успокоил его Пантелеймон.

Ну что ж, тогда… – Сосо, довольный состоявшейся беседой, принялся подкручивать кончики своих усов.

Что ж… Пойду. – Пантелеймон встал из-за стола, намереваясь попрощаться.

За дело, за дело, дорогой товарищ. – Сосо пожал ему руку, похлопал по плечу и, приобняв, проводил до двери.

Оставшись один, он крутанул ручку телефонного аппарата, снял трубку и очень спокойно, тихим голосом попросил: – Соедините меня с Куликом. – Через пару минут ожидания, когда в трубке, наконец раздался прерывающийся голос запыхавшегося Кулика, промолвил: – Товарищ Кулик, подъезжайте ко мне. Да, через полчаса. Да, у себя в салон-вагоне.

Командарм стоял у трапа, облокотившись о перила, и тупо, с тоской в глазах смотрел на берег. Все складывалось куда как скверно. Проклятый городишко! «Одно из двух, – думалось командарму. – Либо жизни здесь лишишься, либо с карьерой распрощаешься. Неизвестно, что хуже. – Он внутренне усмехнулся. – В первом случае придется отвечать перед Господом Богом, а во втором – перед самим Львом Давыдовичем. Это все Сосо… Он виноват. Втянул меня. Да если б не он, разве б я посмел Льву Давыдовичу перечить… А теперь отвечать придется».

Кто-то хлопнул его по плечу. Командарм резко обернулся, намереваясь обругать наглеца. Сосо. Веселый, глаза лучатся, широкая улыбка встопорщила холеные усищи.

Пойдем, Клим. – Он ступил на трап и потянул за собой командарма.

Куда? – изумился Клим.

Домой, домой. – Он снова потянул его за рукав. – В родной вагон.

Не в силах сопротивляться, недоумевающий, павший духом командарм последовал за ним. Едва они сошли с трапа, как к ним подлетел Джурович.

Товарищ предвоенсовета, ваши приказания выполнены. Преступница осуждена и расстреляна. Название… Дописывают. Слово больно длинное, товарищ предвоенсовета.

Сосо повернулся и глянул на нос парохода. Бронзовые буквы названия «Св. Анна» были уже сорваны, а на их месте красовалась кривая надпись «Товарищ П», сделанная ржаво-рыжей охрой.

Сойдет и так, – предвоенсовета небрежно махнул рукой. – Мы отправляемся домой, в салон-вагон. Обеспечишь безопасный переезд.

Есть обеспечить безопасный переезд! – Неизвестно чему обрадовался Джурович.

И еще. Пароход этот отведешь на глубину и затопишь. Немедленно. В моем присутствии.

Есть затопить немедленно! – Отрапортовал комбат и бросился исполнять приказание.

За ночь вся артиллерия красных была собрана на центральном участке фронта, а поутру белые, словно лишившись разума, вместо того, чтобы продолжить осуществлять стратегию, до сих пор приносившую им успех, собрали все свои силы в районе станции Воропоново, и парадными колоннами торжественным маршем двинулись на город. Артиллерия красных била в упор, наверняка. Снарядов не жалели. Армия генерала Краснова перестала существовать в считанные минуты. Ее жалкие остатки в панике бежали прочь от Царицына.

Конрад Баумайстер открыл глаза и прислушался. Тихо. Хорошо. Только Герти мирно сопит рядом. Он осторожно, чтобы не побеспокоить жену, выбрался из-под перины, нащупал босыми ногами домашние туфли, снял с головы ночной колпак, бросив его на подушку, и пригладил обеими руками волосы. Он встал с кровати, не зажигая света, наощупь, нашел свою одежду и, неслышно ступая, крадучись, выбрался в соседнюю комнату. Вчера, болтали, красные сильно побили казаков. Благодарение Господу, у них в Сарепте вчера уже не стреляли. Бой шел где-то севернее. Канонада была – ой-ой-ой. А сейчас хорошо. Тихо. Конрад зажег керосиновую лампу, поставил на место колбу, прикрутил фитиль, добившись ровного, без копоти, горения. Принялся одеваться.

Вчера по многодневной привычке они еще затемно забрались всей семьей в подвал. А сегодня… «Пусть поспят сегодня подольше, – решил он. – Похоже, не врут люди». Во всяком случае, вчера в Сарепте было тихо, и они, просидев несколько часов в подвале, решились подняться наверх, в дом. Но на улицу – ни-ни. Только поздно вечером, в темноте, Конрад пробежался по соседям – обменяться мнениями. В этом беспросветном кошмаре, в который нежданно-негаданно превратилась его жизнь, радовало только одно – у него было четыре дочери и ни одного сына.