Андрей Столяров - Свете тихий

– Что это будет?

– Гостиница, – радостно объявляет Аля.

И добавляет, что такова ныне главенствующая мода в Европе: делать в старых промышленных зданиях – в котельных, фабриках, электростанциях, складских помещениях – гостиницы или офисы. Еще можно арт-галереи, но галереи у нас пока плохо идут.

– Ну как?

Что-то мешает мне выразить бурный восторг. Хотя Аля своей работой этого несомненно заслуживает. Может быть, кирпич все-таки заштукатурить? Или фриз цвета жженого сахара сделать несколько веселей?

– А это что?

Аля всматривается туда, куда указывает мой мизинец. Затем шуршит распечаткой, которая представляет собой подробный архитектурный чертеж.

– Э-э-э… Трудно сказать… То ли раньше был дымоход, то ли остаток старой промышленной вентиляции… Во всяком случае, там все зацементировано…

– А нельзя ли это… э-э-э… немного поднять?

– Как это… э-э-э… немного поднять?

– Ну… э-э-э… не знаю… Э-э-э… Продолжить, скажем, немного вверх…

Аля пожимает плечами. Она не очень верит в мои конструкторские способности. Однако начинает быстро-быстро пощелкивать мышкой, выискивая на панели требуемые цвета, а язычком кисти, мотающимся то туда, то сюда, дорисовывать в правой части черепичного ската нечто вроде плоской трубы. Вдруг выпрямляется, говорит: О!.. – и уже сама, без подсказки, делает в ней сквозные, точно в звоннице, прорези.

Мелочь, казалось бы, а все здание тут же преображается. Исчезает грузность, которая вместе с темным колором придавливала его к земле. Строение теперь как будто парит. У него такой естественный облик, точно оно существовало всегда. Мы просто сделали это существование зримым.

Аля отталкивает мышку.

– Конечно… Мне самой следовало бы понять! – с досадой восклицает она. – Если есть сквозная опора, то она должна что-то нести… Но ты все равно – молодец. Из тебя мог бы получится грамотный архитектор…

В устах Али – это высшая похвала.

– Тогда я жду благодарности, – говорю я.

– Благодарности?

– Но я же тебе помог.

– Я тебе благодарна, – медленно говорит Аля. – Если бы не ты, я оставила бы, наверное, тот вариант. А ведь чувствовала, чувствовала – что-то не то!..

Она искоса поглядывает на меня. Дыхание ее учащается, ресницы не могут скрыть блеск ярких глаз.

– Конечно, я тебе благодарна, – повторяет она.

И вдруг прижимается ко мне так, что мы опрокидываемся на диван.

Ночью начинается дождь.

Он то накрапывает, шурша, по крышам, по разноцветной листве, по асфальту, то исподволь усиливается, накатывая на нас сквозь форточку плеск темной воды.

Я слушаю его почти до утра.

Не знаю, в чем дело, но я не могу спать возле Али. Она как будто забирает мой сон, тихонько оттягивает, вдыхает его, оставляя взамен прерывистые мгновения дремы.

Я, впрочем, не возражаю.

Если ей надо – пожалуйста.

Я просто лежу и думаю, какой я счастливый. Какие чудеса творит жизнь, и как мне удивительно повезло. Ведь эта пьеса могла быть разыграна совсем по другому сюжету: прошествовали бы на расстоянии вытянутой руки – не обернувшись, не поглядев, расстались бы уже навсегда.

Даже, наверное, не догадываясь о том, мимо чего так безразлично прошли.

А вот все-таки не прошли.

Все-таки не расстались.

Значит, несмотря ни на что, есть в жизни какой-то смысл.

Ведь иногда в уныниии спрашиваешь себя – зачем?

Зачем, почему, для чего все именно так?

Неужели нельзя хотя бы немного иначе?

Чуть полегче, чуть поспокойней, чуть меньше невообразимых усилий на каждый вдох.

Пусть будет так, как у всех.

И вот, оказывается, нельзя.

Если так, как у всех, то как у всех – ничего.

И значит, был не напрасен тот вдох. И не напрасны были мучительные усилия жить.

Есть, есть некий смысл.

Конечно, он есть.

Ничто не напрасно.

Так проходит эта осенняя ночь.

Аля спит, блуждая, наверное, по каким-нибудь загадочным снам.

Веки у нее слабо подрагивают.

Течет в каналах вода, срываются с тополей листья, не чающие дождаться весны.

Тлеют расплывчатые фонари.

Дождь идет, смывая все, без чего можно жить…

А вообще Аля похожа на птицу, которая залетела к нам из каких-то иных миров. Ведь существуют же иные миры, связанные с нашим невидимыми таинственными соприкосновениями. Иначе откуда берется сладкий одурманивающий запах весной, странные, ни с чем не сообразные мысли, надолго лишающие человека покоя, беспричинная всепоглощающая тоска по тому, чего нет?

У нее и сердце колотится, как у птицы, которая зажата в руке, и кровь горяча, словно растворено в ней нездешнее солнце.