Сергей Кузнецов - Шкурка бабочки

Боже мой, думает Алексей, вот и все. Он скатывает презерватив с поникшего члена, завязывает узелком, идет к мусорному ведру, потом – в ванную, устало моется под душем. Отлично потрахались, говорит он себе и прикидывает, что будет говорить Оксане, вернувшись домой. Что-то долго мы сегодня, думает он, зато отлично потрахались. Я все-таки хороший любовник. Он стоит, и душ медленно смывает прежнюю любовь и прежнее наваждение. Отлично потрахались, еще раз повторяет Алексей и уже почти верит в это.

Что-то долго он там, думает Ксения, впрочем, пусть. Что же все-таки со мной происходит? Гвоздь в горле, нож в животе. Может, в самом деле права Оля и надо поехать отдохнуть, скажем, куда-нибудь на море, взять с собою Алексея, поселиться в каком-нибудь дешевом отеле, днем лежать на пляже, трахаться вот так по вечерам… нет, невозможно заниматься любовью с человеком, который тебя любит, если ты сама не любишь его. В особенности – если ты любишь другого, чей адрес ты сама потерла из адресной книги, а аську поставила в игнор, чтобы никогда ничего о нем не слышать.

Люди, придумавшие рекламу, на которой изображены цветы из тонких ломтиков мяса, абсолютно лишены фантазии, а вот мне каждый раз неловко, когда этот плакат попадается мне на глаза в метро. Имейте в виду, меня оставляют абсолютно равнодушными любые плакаты с полуобнаженными девушками, сколь бы провокационны они ни были. Вон на стене девушка в красном закрывает груди руками в кожаных перчатках, рекламируя журнал «Мулен Руж». Можно представить, что соски ей уже отрезали и руки у нее красные от крови – но, глядя на ее довольную мордочку, в это с трудом веришь. Реклама вообще оставляет меня равнодушным – возможно, потому, что предлагает то, что есть на рынке.

Сидя в туалете у очередной моей юной подружки, я почитал валявшийся там левый журнальчик. Вообще-то я недолюбливаю левых: тезис о том, что мир надо залить кровью ради какой-либо идеи, кажется мне сущим лицемерием. Чтобы залить мир кровью, не нужны идеи: кровь достаточно привлекательна сама по себе.

Так вот, в этом журнале я прочел фразу какого-то французского левака. Комфорт, писал он, никогда не будет достаточно хорош для тебя, если ты ищешь то, чего нет на рынке.

Наверное, поэтому единственная реклама, которая мне нравится – это знаменитая серия «Бенеттона», с окровавленными рубашками солдат, инвалидами, ранеными и калеками. Жалко, ее никогда не вывешивали в Москве. Если бы я был по-настоящему богат – как Абрамович, Березовский или хотя бы как Патрик Бейтман, – я бы завесил весь город изображениями смерти и страдания. Тогда бы я не стал общаться с миром так, как я это делаю сейчас. Вероятно, поэтому мне никогда не быть по-настоящему богатым. Реальные деньги делают те, кто помогает людям забыть о смерти, – и дают радость хавать то, что есть на рынке.

Вообще, на мой вкус, в России хорошо только одно: православная церковь продолжает считать аборт убийством – а он при этом распространен повсеместно. Мне, с моим послужным списком, приятно жить в стране, где каждая десятая женщина знает, что она – убийца.

Если бы меня спросили, как я представляю себе идеальное общество, я бы ответил: это общество, где боль и страдание уравнены в правах со счастьем. Более того, они признаны самоценными: не боль и страдание ради чего-то, а боль и страдание сами по себе. Наверное, в этом обществе я бы не чувствовал себя таким одиноким.

Мне кажется, Ксения меня понимала. У нее был вкус к боли, чувствительность на страдание. Дело не в мазохизме: однажды у меня была любовница-мазохистка, я порвал с ней после первой же ночи. Меня затошнило от ее желания сделать боль комфортной и приятной. С Ксенией все по-другому: я любил ее за то, как она смотрела на мир. За наклейки в метро, которые она замечала. За истории, которые рассказывала. В конце концов – за сайт, который она сделала.

Я написал ей, что в самом деле считаю ее сестрой: так оно и есть. Она – моя вторая половина, женская ипостась alien'a, Чужого, который живет в моей груди.

Каждое утро я смотрел на цветок ICQ в углу экрана, ждал ее и повторял: с добрым утром, милая Ксения, просыпайся!

Она не ответила на письмо и заблокировала меня в аське. Вероятно, испугалась – я не верю, что она меня отвергла, что не поняла: мы с ней – одно и то же, два зеркальных отражения, разнополые близнецы, платоновские половинки.

Она хотела, чтобы мой ад стал адом для нас двоих. Это не те слова, которые легко забрать назад.