Сергей Кузнецов: Шкурка бабочки

Он вертит в руках короткий и узкий нож с голубой рукояткой, стол между ними, глаза спокойны и задумчивы, он продолжает улыбаться, все еще улыбается, когда Ксения, не вынимая руки из сумочки, дважды стреляет ему в грудь. Падая, он задевает ножом свое правое бедро, но уже не чувствует боли, падает, падает, падает сквозь остановившееся время, разрывая черный кокон, сквозь темное облако тоски и отчаяния, падает, пока пространство сворачивается, как рваные обои, стекла текут, двери кричат от ужаса, падает, падает, падает и в последней яркой вспышке видит женскую фигуру невыносимой красоты, королевскую осанку, белое сияние, оскаленный рот, стекающую слюну, расползается плоть, распахиваются челюсти, ожерелье из черепов, ясный свет, труп под каждой ногой, гневное божество, снежная королева, падает, падает, падает, чувствуя, как в груди что-то с хрустом ломается, что-то покидает его тело, пробивая себе дорогу навстречу сияющему свету, падает, падает…

Ксения приходит в себя, услышав сухое щелканье разряженного пистолета. Она не помнит, как обошла стол и оказалась рядом с умирающим мужчиной, не помнит, как почти в упор расстреляла обойму. Падая, он задел ножом правое бедро, из ранки еще сочится кровь. Грудная клетка разворочена, словно кто-то сломал ее одним ударом. Ксения смотрит в мертвое лицо: лет сорок, полные губы, широко открытые глаза, залысины, блестки седины.

– Ты ничего не понял, – говорит ему Ксения, – ты ничего не понял. Ты невнимательно читал то, что я тебе писала. Даже за свой самый сильный оргазм я не готова заплатить чужой жизнью. От любого наслаждения я готова отказаться, только чтобы ты больше не ходил со мной по одной земле.

Ксения все еще держит в руке пистолет, носком сапога отбрасывает нож подальше от скрюченных пальцев и возвращается к столу. Она смотрит на разодранную выстрелами сумочку, на косметику, рассыпанную среди ножей, щипцов и зажимов. Осторожно трогает пальцем холодный металл. Что-то не так, не так, как должно быть. Что-то почти забытое поднимается внутри, теплой волной проходит по телу, скапливается тяжестью внизу живота. Машинально Ксения берет скальпель, да, alien был прав. Она возбудилась. Впервые за несколько недель она чувствует зуд, такой сильный, что он мешает двигаться. Кажется, будто возбуждение, запертое все эти недели, вырвалось наконец на свободу и заполнило Ксенино тело, разрывая его, требуя выхода.

Ксения возвращается к металлическому стулу, садится, поднимает юбку, запускает руку под резинку трусов – и встречает мертвый взгляд открытых глаз, которые смотрят на нее с удивлением и упреком. Она встает, подходит к трупу, все еще держа в руке скальпель. С левой стороны груди, куда Ксения выпустила все обойму, темнеет дыра, и Ксения думает, что Alien, Чужой, живший в этом теле, наконец-то освободился. Я даже не знаю его настоящего имени, думает она и проводит ладонью по мертвым векам.

Поднимаясь, Ксения замечает: что-то блестит в тени, у самой ножки стола. Подобрав юбку, она перешагивает через мертвое тело – и поднимает Олин браслет с темно-красными камнями.

Играют в снежки, как малые дети, катаются с гор, смеются в такси, бегут по соседним дорожкам, сидят вчетвером в «Кофе-Ине»; младенец ползет по ковру, говорит «ма-ма!»; I'll be back за спиною все ближе, что тебе делать? маленький мальчик слышит – трепет и дрожь нарастают; мама в халате на голое тело выходит из ванной; кладет тебе руку на лоб: «как там температура?» она говорит: «танцев больше не будет, надо учиться»; «я жертвую всем для тебя, я тебя очень люблю»; «ты моя дочь, а там одна мерзость, что скажут люди?»; «нечего плакать, надо бороться»; что тебе делать? Мокрым лицом – в мохнатый свитер. «У тебя тушь потекла». – «Это от снега, Оля, от снега».

Ксения, Ксения, потерянная девочка, красавица, убившая чудовище, тебе уже двадцать три года, в грязном, залитом кровью подвале сядь на корточки, плачь, не останавливайся, прошу тебя, плачь, плачь.

Декабрь 2003 г.