Елена Стяжкина - Фактор Николь

– Есть заказчики, – скромно говорит он, нюхая капусту. Судя по запаху, ее есть нельзя. Но Рома – будет. Потому что официант – это его потенциальный избиратель. А избиратель должен видеть, что у Романа слова не расходятся с делом. У него расходятся только полы пиджака. – Мы создаем гражданский актив. Вот аванс. Ничего, что в долларах? Я сказал своим, что в следующий раз – только евро, но ты же знаешь – инерция и лень. Инерция и лень…

– На когда? – спрашиваю я.

– Навсегда, – улыбается Рома.

Мы – не посторонние друг другу люди. А раз в жизни, в течение одной минуты (иногда двух) даже посторонние люди могут любить друг друга. Взаимно и бесконечно. Минуты достаточно, чтобы вдохнуть и выдохнуть семейную (или романтическую, или даже эротическую) историю с человеком, сидящим напротив в очереди к стоматологу.

Но мы – не посторонние…

Поэтому наше чувство длится минуты четыре. Зато при каждой встрече.

Это все из-за того, что нам не надо предъявлять друг другу бэкграунд.

Кстати о капусте. Наш заведующий говорит, что древние римляне очень любили капусту. А самое полезное в капусте содержится в кочерыжке. Но римляне об этом не знали и потому отдавали кочерыжку рабам.

Четыре минуты при каждой встрече мы с Ромой – кочерыжки. Поэтому он может признаться, что пьет транквилизаторы, красит виски (надеюсь, не гуашью) и что я – умная. И что он мне немного не доплачивает, снимая свой процент.

А я могу признаться, что ни черта не смыслю в сайентологии, энергосбережении, но чудо поисковых систем делает меня умной и местами – гениальной.

И еще я могу признаться, что по моему велению, по моему хотению, наверное, приедет Николь.

– Я знал, что ей там будет скучно и тошно, – радуется Роман. – Николь создана для треша!

– «Треш» – это «мусор», – сомневаюсь я.

– Да? Перепутал. Для смеша! А приличный смеш можно организовать только здесь. У нас. Давно пора было бросить этого козла!

Я не была уверена, что мы с Романом одинаково переводим слово «smash». И точно! Я потом дома посмотрела в словаре. Он, наверное, имел в виду американский вариант – «большой успех, триумф». А я учила это слово как «внезапное падение, гибель, катастрофа».

Не мог же Роман радоваться тому, что Николь вернется, чтобы навернуться тут со всех ног, обанкротиться и разбиться вдребезги…

А за козла он уже ответил. Я встала за Алекса горой и отказалась от «возможностей современного ракетостроения».

А Роман сказал, что Лешка – все равно козел, козлище и козобород, каких свет не видывал.

А я сказала, что еще одно слово – и в минусах окажется утилизация бытовых отходов.

И он сдался.

– Когда она приедет? – спросил Роман.

– Думаю, что в ноябре, – сказала я.

– Отлично! Мы покажем ей Кузькину мать!

Конечно…

Конечно, мы покажем ей меня.

И это будет месть.

Конечно, я вытащу птичку из золотой клетки и окуну ее мордой в дерьмо.

Конечно, дорогой Алекс, но никто не виноват, что она, твоя драгоценная Николь, принимает это наше дерьмо (где никогда нельзя было, есть и будет жить) за любовь.

И если ты напишешь мне что-нибудь еще вроде «Ты хочешь с ней поквитаться?», то я… То я…

А что я сделаю, Кузя?

Я же ничего не могу. Я просто снова забуду, как он сказал мне: «Ласточка моя…» Но больше – ничего такого…

Потому что он – бедный-бедный… Потому что дурдом – там кажется ему лучше, чем счастье – здесь.

Какой-то ген, Кузя, мутировал у него безвозвратно.

Но мы не будем проверять, какой… На пятьдесят процентов нас это не касается.

А это очень много – пятьдесят процентов. Любой врач, любой физик тебе это подтвердит.

«Либо взорвется, либо нет» – это уже намного лучше, чем «скорее всего взорвется», а?

Сижу на деке. Не на дека-дураболине, а на крыше. Дека – настил над первым этажом. У американцев так принято. Думаю о тебе. Если бы мы с тобой поцеловались, я бы точно знала, есть ли у тебя усы. Правило номер пять: чтобы узнать о чем-то наверняка, обязательно нужно об это уколоться (действительно во всех случаях, кроме наркотиков).

Итак, усы… И еще четыре правила, которые я пока не придумала. Потому что я – Шанель. Она тоже начала с пятого номера.

У настоящей женщины должны быть большие шаги.

– Бабушка, зачем тебе такие большие ноги?

– Чтобы перешагивать через тебя, детка! Сижу на деке. Думаю о тебе. Осознаю. Я – умная, уставшая и красивая. Во мне всего больше, чем в тебе. Плюс жопа. Ты сказал, что у меня красивая жопа. А Настя сказала, что только дети все большое считают красивым. Я засмеялась первая.