Ксения Духова - Игра в любовь

Старушка покупала билеты только по пятницам, чтобы в воскресенье утром не спеша насладиться еженедельным ритуалом. Заварить себе свежего чаю, приготовить две ручки для зачеркивания номеров, отключить телефон и уставиться в телевизор. Старушка к деньгам была равнодушна, но у нее была мечта. И ради этой мечты каждую пятницу она ходила за билетами, а каждое воскресенье ездила на лодочную станцию.

Когда-то давно старушка была молодой. Сейчас, глядя на нее, в это еще можно было поверить, но сама старушка уже начала терять воспоминания. Единственный способ сохранить память – помнить о желаниях. Но в жизни божьего одуванчика всегда было много любви и мало желаний. С любовью старушке повезло. Она прожила большую часть жизни с одним и тем же человеком во взаимном согласии и нежной привязанности. Но после смерти мужа от него ничего не осталось, кроме вещей и фотографий. Внутри старушки было пусто и гулко. Вспоминалось бессонными ночами только одно лицо – мимолетной нечаянной любви, которая рано или поздно бывает у каждого человека. И которую большинство из нас хоронят под ярким ворохом необязательных событий.

Школьница влюбилась в обычного женатого человека – малознакомого и ничем не выдающегося. Дело житейское, быстро проходящее и почти неизбежное в маленьком городке с послевоенным дефицитом свободных взрослых мужчин. Вчерашние одноклассники ходили стайками и все поголовно мечтали стать моряками и летчиками, презирая штатских и женатых, мучительно желая быстрее потерять девственность. Но, с детства вымуштрованная строгой бабушкой, эта девочка с пушистыми и тонкими до прозрачности волосами, собиралась учиться в далекий Ленинград. Ни о каких поцелуях девочка не помышляла, занимаясь старательной зубрежкой. Бабушка была медсестрой, в вопросах гигиены отличалась особой щепетильностью и внучке скидки на возраст не делала. Дореволюционная выучка наградила бабушку прямой спиной, любовью к накрахмаленным простыням и презрением к немытым рукам.

– Ты вот вчера у мальчика взяла конфету, а сегодня у тебя, может быть, уже – глисты и желтуха, – строго говорила бабушка, разводя скрипучий голубоватый крахмал в гулком баке. – Все мальчики, когда в туалет ходят, то берут свое ЭТО в руки, а потом руки не моют. Ты представляешь – ЧТО у них ТАМ?! Хорошо, если не сифилис! – Бабушкины брови шевелились в ужасе перед бактериологическим нашествием на любимую внучку.

Девочка руки и фрукты-овощи тщательно мыла, с мальчиками не целовалась, конфеты у них не брала и училась хорошо, что, однако, не спасло ее от аппендицита. Лежа после операции на желтоватом отсыревшем больничном белье, девочка уже приготовилась умирать в антисанитарных условиях. Но тут ее накрыло волной великой любви. К доктору в ослепительно белом халате с теплыми чистыми руками. Доктор делал обход два раза в день, от него не пахло удушливо «Шипром» или «Тройным», а только чистотой и свежевыбритой кожей. Когда доктор наклонялся к девочке, ее подташнивало от невыносимого счастья. Ей хотелось сказать – полюбите меня, пожалуйста… и я буду крахмалить вам халаты и печь пирожки всю жизнь! Вы любите пирожки с капустой?…

Но доктор был женат на красивой взрослой женщине, которая и сама умела отбеливать и крахмалить, а также – играть на гитаре, курить с мундштуком и доставать все, что надо «по блату». От такого счастья глаза у доктора были грустные, а голос тихий и невыразительный.

Девочка теперь каждый день гуляла мимо больницы и подолгу сидела в скверике напротив, в новом розовом берете с помпоном. Бабушка сердилась, с расстройства перекрахмаливала белье и передерживала тесто, и даже шлепала девочку мокрым полотенцем… Но девочка совершенно отбилась от дрожащих бабушкиных рук. Она с головой, по самый кончик розового помпона, утонула в первой любви.

Жена доктора часто встречала его после работы, уверенно брала за руку, и они шли гулять по набережной. Доктор гулял молча, думал о работе и о девочке, а больше всего – о лодке. А лучше – о катере, голубого цвета с белой полосой вдоль ватерлинии – как у больших настоящих кораблей. Но можно, конечно, и лодку с моторчиком. Ранним утром выходить на лодочную станцию, снимать сырой брезент с лодки, осторожно спускать ее на воду и – до первого чиха мотора – несколько минут сидеть в тишине, покачиваясь и слушая водный «шлеп-шлеп». Доктор понимал, что никакой лодки (а тем более – катера!) никогда у него не будет, потому что рядом с ним уже есть красивая взрослая женщина, которая не потерпит конкурентов. Она любила его такой напряженной любовью, что иногда ей очень хотелось, чтобы он умер. Жена доктора очень уставала от своей любви и вечного ожидания чуда – что и он ее начнет любить так же.