Ксения Духова - Игра в любовь

В этом халате и в тапочках в тон наша воскресшая бабуля стала ежедневно выходить к подъезду и задумчиво там стоять. Эта акция носила кодовое название «выброс мусора», но на самом деле цель у бабушки была совсем другая. Сосед Коля этажом ниже должен был стать очередной жертвой.

Через неделю сосед уже синхронно выбегал с мусором, называл бабушку «наша королева» и ходил с ней на рынок запасать овощи на зиму. Через месяц бабушка перестала приезжать кормить нас по субботам котлетками и стала все чаще начинать фразу словами «а вот мы с Колей…»

Мама ехидно говорила, ставя перед нами тарелки с тушеной капустой и вареной брокколи:

– Коля-то, наверное, поправился… Но вы не переживайте… Скоро у него повысится уровень холестерина от котлеток и пирожков и появится одышка… Потом начнутся перебои в сердце от бабушкиной активности и требовательного характера…

– Ну и пусть! Я тоже согласен на холестерин, цирроз печени и перебои! – стонал папа, лишенный пирожков и котлеток. – Я хочу умереть счастливым и сытым! Мне ни к чему здоровый цвет лица, если он от вареной морковки!

Но пока бабушка пекла пирожки с мясом исключительно для Коли, а тот прибивал ей полочки, вешал занавески и каждую неделю двигал мебель. Мы же – худели, бледнели и питались жидковатыми супами-пюре и вареными кальмарами.

И когда бабуля приехала к нам с судочками и кастрюльками утром в субботу, папа ахнул:

– Коля умер?!

Бабушка сурово сжала губы, распаковывая судочки с умопомрачительным запахом мяса по-бургундски, и сказала:

– Не знаю я никакого Коли… – и, выдержав трагическую паузу, грохнула кастрюлькой об стол – ОН ЕЛ МОИ ПИРОЖКИ! МОИ ЭКЛЕРЫ! МОИ ЗАПЕКАНКИ! И ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ БЫЛ ЖЕНАТ!!

Папа застыл с пирожком во рту и неуверенно пробормотал:

– Зато у тебя полочки остались…

А бабушка, задумчиво присев на краешек стула, сказала:

– Все-таки какие мужчины сволочи! Даже не сказал, что квартира не его… А я столько муки извела, не говоря уже о начинке. Ну, ничего, зато я ему на прощанье такие пирожки напекла! С пургеном! – мстительно сказала бабушка. – Он меня долго помнить будет!

Тут на кухню зашла проснувшаяся от нашего хохота мама и сказала:

– Ну, вы даете… С утра – мясо жрете, это ж чистый холестерин! – и взяла пирожок побольше.

А я ела и гордилась – какая у нас веселая и дружная семья все-таки.

Ежегодно в свой день варенья я подскуливала, подражая Малышу из мультика: «А собаку-то мне не подарили-и-и-и-и-и-и…» На что мама в очередной раз стращала меня ужасами проживания с собакой. Щенки, по ее словам, это «жуткие существа, которые постоянно писают на ковры, скулят по ночам, заражают всю семью гельминтами и загрызают тебя во сне». Я предлагала маме компромисс – купить карликовую таксу, закрывать ее в моей комнате на ночь и не бояться коварного нападения. Но мама могла раскопать про любое животное такие сведения, что даже хомячки казались жуткими отвратительными людоедами.

Поэтому, когда в очередной раз я завела свою песню об отсутствии в моей юной жизни тепла и участия, папа вскричал: «О! Боже!», – и убежал из квартиры. Вернулся он не сразу, дня через два, но не один. Вытащив из-за пазухи коричневое сплющенное существо, он нетвердым голосом спросил: «Ты хотела собаку?»

Так называемая «собака» мало того, что была непонятного происхождения (шили ее из остатков Чебурашки, судя по всему), так еще и телосложение у нее было странное. Как будто собаку положили на бок и приплюснули пятью ящиками с апельсинами. Глаза у щенка были мутно-голубые, а хвост с первого и до последнего дня заваливался набок. Папа вручил мне подарок и ушел отдыхать после изнурительных поисков. А я стала ходить по квартире кругами, выбирая собаке имя. Тузик или Шарик отпали сразу, как пошлые и несовременные. Вольдемар или, скажем, Альдебаран тоже не подошли. Альдебаран с кривым хвостом, это несерьезно, и собака могла вырасти закомплексованной и нервной. Пока я решала жизненно важный вопрос, как назвать собаку, папа уже отдохнул и вышел на кухню.

– Папа, – решительно сказала я, – ты должен мне помочь.

– Дочка! – проникновенно воскликнул папа, доставая из холодильника мясной фарш и нетвердой рукой кидая его в миску, – все что угодно! Для родной-то дочери! Ведь ты моя надежда и опора в старости! У меня выпадут зубы, я стану лысым и некрасивым, меня позабудут женщины и профсоюз. А дочь – она всегда придет и сварит кашу. Ты ведь сваришь мне кашу, когда я останусь без зубов, а, дочь?