Анатолий Макаров - Человек с аккордеоном

Хоккеист был уже совсем рядом, он пригнулся слегка, разводя локти, он еще раз, не глядя, подкинул бутылку, и в эту секунду Алик, внезапно подавшись вперед, обхватом руки попридержал его за талию.

— Притормози немного.

Неподхваченная бутылка, совершив последний кульбит, грохнулась о пол. Едко запахло плохим крепленым вином. И в то же самое мгновение загремело в сенях, раздался топот, дребезжание стекла, крики, дверь распахнулась так резко и внезапно, будто ее вышибло взрывом, — первым в зал влетел Князев, за ним все остальные, седые от цемента, с тенями в подглазьях, потные, красные, взъерошенные, с лопатами в руках.

— Они что? — переводя дыхание, глотая воздух, спросил Князев. — Что, права качают?

— Нет, что ты, — разрезая аккуратно сосиску, ответил Соколовский, — они просто интересуются, какого мы о них мнения.

— И удивляются вашему виду, — добавил Алик, — сложите в сенях свое оружие и занимайте очередь за щами. Аустерлиц отменяется.

После обеда на улице сделалось почти жарко, и от солнца, от пережитого волнения на душе было благостно, как от нежданного подарка. Они возвращались в свой временный дом и чувствовали к нему внезапную нежность, даже стыдно было вспомнить, какой ненавистной казалась она сегодня утром, эта осевшая в землю четырехклассная деревенская школа из темных старых бревен.

— А Мишка, пожалуй, прогадал, что смотался, — задумчиво сказал Саня. — У нас сейчас потрясающая осень начнется, золотая и прозрачная…

— Прозрачная, — засмеялся Князев, — уморил, ей-богу, прозрачная, тонкая и звонкая. Ты за него не бойся, ты же знаешь, как он любит говорить афоризмами — «мужчины должны делать мужское дело». Вот он и сейчас сидит у себя в купе и говорит соседке, которая возвращается с курорта, всякие жутко мужественные фразы.

— Например, «я вышел из игры», — значительно и сдержанно произнес Алик Гусев.

От просыхающего впервые за месяц крыльца, от ступеней и перил поднимался легкий, заметный даже на солнце пар. Они распахнули окна и двери, легко доверяясь внезапному теплу, и в затхлую их берлогу влетел осенний запах листвы и сохнущего на солнце дерева. Они не легли, а просто попадали, кто как, на свое необъятное ложе, ощущая про себя смутное, но сладостное удовлетворение, как будто позади была не поездка за цементом в дребезжащих грузовиках и не разгрузка в смрадной силосной яме, а какая-нибудь славная битва с артиллерийским громом, знаменами поверженного врага и щемящей музыкой победных маршей…

Нет, все-таки грех жаловаться, сегодняшний рассвет не обманул, он и впрямь оказался предзнаменованием неожиданных счастливых явлений, внезапных перемен в их заурядном существовании. Саня смотрел на Наташу и готов был верить, что еще с половины шестого утра, еще до всех разочарований сегодняшнего дня, он ждал главного его, радостного события.

Наташа улыбнулась, потом засмеялась, а потом сказала безоговорочно и решительно:

— По поводу моего приезда полагается выпить. Я понимаю, что в вашем положении сухой закон был бы полезнее, но совесть меня не гложет. Мне, правда, хочется выпить, не обижайтесь, если я подрываю вашу суровую мораль.

Отец посмотрел на нее с ласковым смущением.

— Наташа, мораль не так уж сурова, но для этого надо съездить в рабочий поселок, здешнее сельпо уже закрыто.

— Не надо никуда ездить, — отозвалась Наташа неожиданным тоном деловой хозяйки, — я что, не знала, к каким аборигенам я еду? Вы тут закоснели в своей холостяцкой дикости. Вам просто бог меня послал, так и считайте, чтобы вернуть вам человеческий облик. Начнем с генеральной уборки. Вот вы двое, — обратилась она к Отцу и Алику Гусеву, — вы мужчины видные, вам есть дело по художественной части, сходите за водой, будем пол мыть.

Отец и Алик безропотно попятились к двери.

— Поживей, поживей! — прикрикнула на них Наташа и тем окончательно всех сразила. — А теперь уберите всю эту мерзость, — с брезгливостью, вовсе не обидной и даже очаровательной, указала она мановением кисти на облепленные глиной сапоги и кеды. — Поразительно, как у вас здесь холера не началась. И окурки… боже, ведь за это из порядочных домов просто в шею гнать надо. Ну-ка подымите это ваше ложе… о ужас, выволоките его во двор быстрее, я не могу его видеть, и палками выбейте. Теперь скажите мне честно, какая-нибудь метла в доме есть?

Необъяснимо приятно было, забыв о своей гордой независимости, подчиняться этим категорическим приказам, этому прелестному деспотизму, намекающему так определенно и недвусмысленно на возможность иной, уютной и устроенной жизни. Саня скоблил пол шваброй, которую Наташа, разыскала в сенях, к нему подскочил Соколовский, вооруженный банным кленовым веником, раздобытым явно в расчете на одобрение гостьи, и страстным шепотом проговорил: