Михаил Лифшиц - Почтовый ящик

После первого приказа должен был выйти второй, не мог не выйти. Уж больно резкие обороты употребляли авторы письма в ЦК. «Писателей» было семь человек. Трое покаялись и их простили. А про остальных появился приказ министра, в котором говорилось, что на предприятии проводится работа по тематике, которая уже представлена в других институтах, а посему в целях борьбы с параллелизмом (именно такое слово было в приказе) следующие подразделения перевести в другие институты. В приложении перечислялись подразделения, руководимые оставшимися нераскаявшимися авторами письма. Все понимали, что каждый сотрудник сам будет решать, переводится ему в другой институт или нет. В зависимости от квартиры, зарплаты, отношений с начальством, отношению к электричке и прочего. Но от четырех человек категорически решили избавиться. Среди них был Сережин начальник.

В соответствии с приказом готовился переезд. Новое место работы было в Москве, но близко к вокзалу, так что в этом плане приказ был продуман. Кроме того, говорили, что, учитывая приказной характер перевода, сократят рабочий день, включат в него время, которое люди будут проводить в электричках. Сотрудники лаборатории все были заодно. Усатого любили и, само собой разумеется, уходили в другой институт вместе с ним.

Делили столы, стулья, приборы. Отъезжающие определяли, что заберут с собой, что оставят. Остающиеся – что отдадут, что не отдадут отъезжающим. Суета, споры по пустякам. Длилось это долго. Первоначальная эйфория через месяц улеглась. Тут-то и пошла настоящая дележка. Руководство института додумалось, что ценные кадры можно не отпускать. Тем более что работы, близкие к завершению, передать в другой институт не удастся. Значит, кто-то их тут должен добивать. Усатый же и другие «писатели» за это время поняли, что не стоит брать с собой всех подряд. Началась мышиная возня. Сотрудников лаборатории вызывали по одному к начальству, мягко обсуждали ситуацию и предлагали остаться, обещая что-нибудь или ничего не обещая, в зависимости от рейтинга конкретного «ценного кадра». Козырем была дорога. Разница ведь огромная: десять минут пешком по лесу, или час с лишним в транспорте! Но ведь в рабочее время! Ну, это еще бабушка надвое сказала! И так далее, в том же духе.

Сереже предложили возглавить оставшиеся работы, стать начальником лаборатории. Он отказался из солидарности.

Кадрового приказа все не было. На предприятии на них уже смотрели как на чужих. Имущество было поделено. Новых заданий не поступало, по старым работам приходилось, конечно, что-то делать, но делали неохотно. Неопределенность положения расхолаживала. Принесли карты, приходили на работу и с утра садились за преферанс, почти в открытую. Усатый, довольный, что вся лаборатория идет за ним, глядел орлом, делал вид, что все так и должно быть, и громко возмущался, если партнер ходил не с той карты.

Но и это прошло. В карты играть перестали. Усатый съездил в Москву и привез задания на будущие работы, пока что неофициальные. Два дня начальник ни с кем не разговаривал, читал бумаги, потом позвал Сережу.

– Хватит дурака валять, – сказал Усатый, как будто это Сережа валял дурака, а сам он – нет. – Нужно смотреть на сложившееся положение трезво. Здесь придется кому-то оставаться и вести наши заказы. Причем так, чтобы не завалить, чтобы не говорили, что «безвременно ушедшие товарищи» много дерьма оставили.

Усатый замолчал и стал смотреть на Сережу, ожидая его реакции. Сережа ничего не стал отвечать. Ведь не советуется же с ним Усатый. Опять он затеял свою игру, а Сереже предлагается подыгрывать. Сережа почувствовал сильное желание избавиться наконец от этого человека, от его забот. Сережа ощутил прилив сил, радость от того, что сейчас ему будет предложено остаться, вдруг перестал понимать себя, почему несколько дней назад он без колебаний сказал начальству, что уйдет вместе с Усатым.

Не услышав ответа, Усатый продолжал.

– Служебные перемещения – это одно. Но я думаю, в первую очередь, о людях. Тебе, при твоем семействе, дальний путь на работу ни к чему. Второе, ты перспективный инженер, в твоем возрасте пора уже становиться начальником. Наконец, в твои руки я могу передать свои работы. Ты и сам не испортишь, и приедешь посоветоваться. Вот. Поэтому для пользы дела нужно, Сережа, нам с тобой, что называется расстаться, хотя для меня это и нелегко.

Сережа по-прежнему молчал. Раздражение не проходило. Неприятна была фальшь в рассказе начальника о том, как в нем борется личное и общественное. Неприятно, что начальник вновь хотел представить себя Сережиным благодетелем, неприятно это « ч то», все неприятно.