Родион Белецкий - Обручальные кольца (рассказы)

Геля испугалась и сделала несколько маленьких шагов назад.

Официантка подошла к ней совсем близко, высыпала со звоном монеты на деревянную стойку гардероба и сказала:

— Сдача.

Гардеробщик, глядя на это, мерзко усмехнулся.

Дома Геля пожаловалась мужу.

— Ну что я могу с ней сделать? — усмехнулся муж. — Не убивать же ее.

Он не помог. У него не было времени. У него никогда не было времени.

Теплая компания собралась безо всякого повода на даче у Манаева Алексея Михайловича. Вернее, повод был. Торжественное открытие новой бани. После парной и плотного ужина остались посидеть на веранде.

Манаев был навеселе, смотрел на всех широко открытыми, слегка безумными глазами.

— Со мной была одна история в детстве. Я ее кому-то из вас рассказывал, по-моему… Я привидение видел.

— А кто его не видел! — крякнул Повитухин Станислав Семенович. Это была шутка. Все по-доброму посмеялись. Но Манаев Алексей Михайлович не унимался:

— Вы реагируете, конечно, по-своему, и вас можно понять. А я вот до сих пор точно могу сказать, что я его видел. Верите в привидения?

— Нет, — сказал Повитухин Станислав Семенович дурацким голосом.

Все опять рассмеялись.

— А может быть, мы верим, — поддержала рассказчика Софья Борисовна Мельникова. Хотя она и была замужем, Манаев ей очень нравился.

— Это в школе было. Году в семьдесят пятом. Мы оставались допоздна после уроков. Как это еще называлось?

— Группа продленного дня, — подсказала Мельникова.

— Да. Точно. И у нас было развлечение — бегать на четвертый этаж. Мы все сидели и занимались на первом этаже, а на остальных этажах было темно, классы закрыты, и никого там не было.

— Кроме привидений, — опять схохмил Повитухин.

— Успокойтесь вы, — обратилась к нему Мельникова, — дайте рассказать.

Повитухин сделал смешное лицо и закрыл рот обеими руками. Манаев продолжал:

— У нас была игра. Мы по лестнице поднимались на какой-нибудь из этажей и шли по нему. Чем дальше шли, тем страшнее там было. Потом в какой-то момент мы пугали друг друга, орали и бежали обратно на лестницу. Школа была старая. Паркет. Каждая доска скрипит. Короче, жуть. А вот на четвертый этаж никто из нас подниматься не решался.

Там было особенно страшно. Во-первых, там был кабинет директора. А во-вторых, там было что-то вроде памятника воинам Великой Отечественной. Нечто вроде барельефа, с двумя головами, которые выглядывают из стены. Матрос и солдат. Я не знаю, кто их слепил, но это были настоящие монстры…

Короткий храп, похожий на всхлип, раздался со стороны дивана.

— Иди спать, — сказала Мельникова мужу. Паша Мельников, несколько раз уже за вечер принимавшийся дремать, совсем уснул, даже ногу положил на край дивана.

— Да. Я пойду. Извините. — Паша встал, смешно потряс головой, помахал гостям рукой и направился в домик для гостей.

— Мы в тот вечер с друзьями поспорили, и Паша там, кстати, был.

Поспорили, кому не слабо на четвертый этаж подняться. По лестнице наверх кое-как мы забрались. Шли гурьбой, друг друга чуть ли не руками обхватив, страшно было, но весело. А у входа на сам этаж остановились. Никто не хотел туда заходить. В итоге пошел я.

— Самый смелый, — вставил Повитухин.

— При чем тут смелость, — усмехнулся Манаев. — Просто дурость.

Но Мельникова знала, он смелый. Когда ее вместе с Пашей подрезали на машине какие-то сволочи, Манаев единственный, кто согласился вступиться за ее мужа. Поехал на встречу с этими подонками, ему сломали нос, а он в ответ на благодарность только усмехался и шутил.

Если бы Мельникову спросили, какой Манаев человек, она бы, скорей всего, ответила, он человек свободный. Он не был женат, вокруг него всегда крутились девицы, но дело было даже не в этом. Манаев принимал решения и никогда об этом не жалел. Когда что-то не получалось, он только усмехался и шел дальше. К Паше Манаев относился как к младшему брату, и это поначалу очень раздражало Мельникову. И сам Манаев ей очень не нравился. Ее бесило, что Паша по-разному разговаривает с ней и с Манаевым и что, кажется, он Манаеву больше доверяет. После случая с машиной она посмотрела на Манаева другими глазами.

Во-первых, он держал ветеринарную клинику и сам лечил животных, что уже само по себе благородно, во-вторых, он был довольно симпатичным.

Чужие проблемы он воспринимал как свои. Если он решал помочь человеку, то как будто забывал о себе — занимался делами того человека и больше ничем. Это очень подкупало. Кроме того, Мельникова не могла точно этого объяснить, но когда Манаев приходил к ним в гости, в душе у нее наступало спокойствие. Ощущение стабильности.