— Ну, давай, блин, садись! Потом разберемся, кто кому чего должен!.. Давай!..
Партоген Фигуров смотрел на экран телевизора и уже ничего не видел. Он думал, что сейчас, наверное, сможет выбраться из этого логова лютого рыжего зверя, свихнувшегося от его рекламы, и от этого ему было немного радостно и тревожно.
Он услышал, как хлопнула дверца автомобиля, как тяжело завелся двигатель драндулета, как зашуршали покрышки… Через минуту он уже сидел один — на скрипучем стуле, сдавленный лентами скотча, перед включенным телевизором. В комнатке была непривычная тишина, если не считать гудение стабилизатора напряжения. Он попытался встать. Несмотря на то, что ступни его ног были свободны, встать он не смог. Тело было стянуто крепко-накрепко. Он попытался высвободить правую руку. Все, что ему удалось сделать — это только немного согнуть ее в локтевом суставе и пошевелить кистью, и то — ощущение было такое, будто с его руки снимают кожу людоедытуземцы. Он стиснул зубы, но стерпел. Было тяжело дышать одним носом — видимо, в его носу засохла кровь. Он сипел и свистел.
«Ничего. Я выживу. Я спасусь», — говорил себе Партоген Фигуров, смотря на вертящую задницей красотку на экране телевизора. Да, конечно, все еще будет. И золотые медали на престижных международных конкурсах рекламного искусства, и огромные гонорары, не умещающиеся наличкой в чемоданах типа «мечта оккупанта», и скромный такой домик на Мальдивских островах с 21 комнатами, который он себе присмотрел, и бронированный лимузин цвета хаки с пулеметом на крыше и с охраной из четырех, нет, из восьми человек.
Он вспомнил тысячи виденных им американских фильмов со всегда побеждающими героями, вспомнил каратистов, с криками «Кийя!» наносящих свой последний сокрушительный удар в живот, в грудь или в челюсть противнику… Он заорал благим матом «Яаааааааа!», дернулся всем телом и в ту же секунду услышал треск и почувствовал себя падающим на пол. Это было словно падение в бездну. Перехватило дыхание. Он грохнулся на бок. «Яаааа!» — уже простонал он. Видимо, ударился он сильно.
Полежав и прядя в себя, он стал поочередно шевелить руками и ногами. Обнаружил, что ногами он теперь может двигать более или менее свободно. Ему не составило особого труда, лежа на спине и в течение десяти-пятнадцати минут делая упражнение «велосипед», почти освободить ноги. Кое-как, опираясь на топчан, он смог встать и получил возможность пусть с большим усилием, но все-таки передвигаться по комнате. На подгибающихся ногах он подобрался к окну и стал сначала плечом, а затем и головой пытаться приоткрыть занавеску.
Он увидел решетки на окнах. Он увидел поленницу дров. Увидел палисадник, в котором росла малина вперемежку с крапивой. И вдруг… увидел старушку с авоськой. Она проходила мимо, смотря прямо перед собой. «Ну же! Ну! Здесь я!» — силился закричать он, видя, как скрывается из глаз согбенная фигура старушки. Он мычал как полугодовалый бычок, от которого уводят на убой мамку-корову. Он не удержался на бесчувственных ногах и повалился лицом прямо на окно… Нос сплющило от удара. Стекла, как осколки взорвавшейся гранаты, тяжелым градом посыпались на пол.
Когда он пришел в себя, то услышал скрип старых тормозов, жестяной звук хлопнувшей дверцы и ненавистный голос мучителя.
— Иди, Степановна, иди! Это я тут родственничка без присмотра оставил — вот он и озорничает! — видимо, объяснял он той старушке. — Да, он буйный, Степановна, буйный! Но сейчас я его успокою…Сейчас, сейчас…
Сердце у Партогена Фигурова колотилась, как у Бонивура в последние минуты. Как же так? Почему рыжий так неожиданно вернулся? Фигуров уже догадался, что рыжий работает водителем «скорой помощи». Он вспомнил увиденный красный крест на автомобиле, на котором его похищали, сопоставил это с услышанным разговором рыжего со сменщиком и… дошерлокхолмсил. Поэтому-то он и рассчитывал, что у него в запасе есть немало времени… Как он ошибся, о боже, как ошибся!
— Ну, что, паря, надежда умирает последней, да!? — проревел рыжий, беря его за шкирку и поднимая с пола. — Что, если бы я не вернулся, ты бы свалил, а?..
Фигуров только мычал в ответ. Он с удивлением замечал, что все еще нисколько не верит в приближающуюся минуту смерти. Наверное, все-таки прав был Хемингуэй — человека нельзя победить. Его сознание никогда не признает поражения. Он чувствовал вонь дешевых папирос и думал о том, что с удовольствием покурил бы сейчас гаванских сигар, подаренных лично Фиделем Кастро — они так модны в этом сезоне.
Читать дальше