Вадим Панов - Отражение

– Он к тебе приставал? – взвился отец мальчишки. И его следующий взгляд, весьма недружелюбный, был направлен на Николая.

– Я никого не вижу, – громко произнес Таврин.

– Я тоже, – добавила Нюта.

– Милый, кто тебя напугал? – Мать прижала сына к груди. – Скажи, кто?

– Дядя висит на дереве, – сквозь слезы ответил мальчик.

– Висит?

Все вновь повернулись к дубу, но ни на нем, ни на соседних деревьях повешенных или качающихся не обнаружилось.

– Мне страшно, – ребенок никак не мог успокоиться.

– Дима, там никого нет.

– Висит!

– Посмотри сам, – предложила женщина, но малыш крепко прижался к матери и едва слышно ответил:

– Нет. Я боюсь. Он страшный. Он мертвый.

Такого оборота никто не ожидал. Отец мальчика вздохнул, потер ладонью шею, еще раз огляделся, затем посмотрел на сына, понял, в каком он состоянии, и предложил:

– Пойдем домой?

– Так будет лучше, – согласилась женщина.

Они быстро собрались и направились к «старым» домам, а Николай и Нюта продолжили стоять на полянке, не зная, что делать дальше. То есть разум подсказывал – уехать и выкинуть из головы дурацкий эпизод, но страх ребенка был столь искренним, что смущенные ребята задержались и огляделись, как будто и в самом деле ожидали увидеть повешенного.

– Что это было? – негромко спросил Николай.

– Истерика? – предположила Нюта.

– На пустом месте?

– Ну, может, ему что-то показалось…

– Что должно показаться ребенку, чтобы он это принял за повешенного человека?

– Знаешь, какие мультики сейчас показывают? – не согласилась девушка. – Поверь: повешенный человек – далеко на самое страшное, что в них можно увидеть.

– Ему лет шесть, не больше.

– А может, семь?

– Есть разница?

Ребята рассмеялись.

Чуточку натянуто.

Потому что они знали – мальчик что-то видел. Однако произнести это вслух стеснялись, ведь слишком уж это не по-современному звучало. Потому что одно дело подумать: «Я стал свидетелем необыкновенного!» И совсем другое – сказать кому-то, даже близкому человеку, что веришь в необыкновенное. Разве взрослые люди верят во всякую ерунду? Наверное, нет. А ребята верили, только не могли решиться начать разговор. И потому задержались.

А дерево…

Дерево, действительно, казалось мрачным. И его неживая корявость выглядела настолько странно, что Николай и Нюта одновременно подумали о том, что дерево здесь чужое. Именно чужое. Будто рисовавший лес художник неожиданно разозлился и добавил к его ярким, полным сил краскам угрюмого черного. И к краскам, и к чувствам. Стоило приглядеться, как начинало казаться, что старый дуб смотрит в ответ, что его сухие ветви шевелятся, словно бесчисленные конечности чудовищного паука-многоножки, и пытаются дотянуться, прикоснуться, убить…

– Жутко, – не сдержалась Нюта.

– Это просто дерево, – попытался успокоить подругу Николай.

– Не совсем, – неожиданно произнес кто-то, и этим «кем-то» оказался Ермолай.

Таврин с Нютой резко обернулись и увидели толстенького мужчину, лет сорока на вид, в потертом рабочем комбинезоне когда-то синего, а теперь неопределенного цвета. Под комбинезоном мужчина носил клетчатую рубашку с закатанными рукавами и расстегнутой верхней пуговицей, а на ногах – кеды, черные, а сейчас еще и грязные. В левом ухе виднелась беспроводная гарнитура.

Мужчина оказался ярко-рыжим: кудрявые волосы горели огнем, а полное лицо покрывали веселые веснушки. Нос у него был большой и круглый, «картошкой», щеки круглые, лицо круглое, рот широкий, подвижный, видно было, что мужчина умеет улыбаться от уха до уха. Что же касается глаз, то они Ермолаю достались кошачьими: желтыми и хитрыми.

Рыжий сидел на старом пне за густыми кустами, до сих пор оставался невидим, что и вызвало естественную реакцию Николая:

– Это вы напугали ребенка?

– А что, похоже? – лениво ответил Ермолай, не удивившись подозрению, но и не обидевшись на него.

– Вы?

– Нет.

Ответ получился коротким, но сомнения Николая развеяла следующая фраза.

– Мальчик показывал на дерево, – напомнила Нюта. – Не на кусты.

– Мальчик показывал на повешенных, – негромко уточнил рыжий.

Уточнил так, что Таврин вздрогнул. Не удержался и бросил взгляд на старый дуб.

– Там никого нет, – тихо произнесла девушка.

– Да, никого, – протянул Ермолай, потирая правой рукой шею.

Странное дело: рыжий толстяк выглядел очень мягким, добродушным, говорил ровным, спокойным тоном, не использовал резких или грубых слов, но молодые люди не могли избавиться от чувства тревоги, которое родилось в крике мальчишки и усилилось при виде незнакомца.