Владимир Козлов - СССР - Дневник пацана с окраины

Низко на небе светило неяркое солнце. Была оттепель. Уроки закончились, мы убирали улицу – сгребали деревянными лопатами снег с тротуара и кидали на дорогу.

Кузьменок швырнул снег в колеса «КамАЗа». Синяки его пожелтели и почти прошли. Мы с Колей ничего не рассказали в классе, а сам Кузьменок сказал, что по морде ему дали пацаны с Менжинки.

– Что ты делаешь? – крикнула классная. – Я что, неясно вам объяснила, что надо ждать, пока проедут машины?

– Я больше не буду, – сказал Кузьменок.

К классной подошла математица. Они заговорили. Классная отвернулась. Кузьменок бросил снег в колеса сто тридцатого «ЗИЛа», потом – в «газон». Стали кидать снег в машины и другие. Я набрал полную лопату и швырнул в «Урал».

Заскрипели тормоза, остановился «Иж-комби». Из машины выскочил водитель – дядька в сером свитере и пиджаке. Заднее стекло было все засыпано снегом. Водитель кинулся к Кузьменку.

– Ты что, пацан, по рылу хочешь?

Кузьменок бросил лопату и побежал, водитель – за ним. Классная и математица повернулись.

– Что такое, что случилось? – спросила классная.

– Смотрела бы лучше за своими придурками.

Мужик остановился. Кузьменок был уже далеко.

– Вы, мужчина, выбирайте выражения…

– А ты мне не командуй, ясно? Стоишь здесь, чешешь языком, а они по машинам снегом фигачат…

Он повернулся и пошел к «Ижу».

– Грубиян, хам невоспитанный, – сказала математица.

У входа в магазин «Изумруд» стояли два пацана лет по шестнадцать.

– Э, слушай, иди-ка сюда, – сказал один, худой и высокий. – Поговорить надо.

– С какого района, а? – спросил второй.

– С Центрального.

– Что значит – с Центрального?

– В городе три района: Центральный, Ленинский и Октябрьский…

– Не, он какой-то тормоз… Ладно, где живешь, на какой улице?

– На Челюскинцев.

– А где – на Челюскинцев?

– Дом сто сорок восемь. А зачем вам?

– Какой это район? – спросил худой у второго.

– Не знаю, или Рабочий, или Менжинка. Менжинка – за нас… – Он повернулся ко мне. – А какая там школа?

– Семнадцатая.

– Все ясно, это – Рабочий.

Пацаны схватили меня, потащили в арку. Я пытался вырваться. Худой дал мне в нос кулаком. Потекла кровь, капнула на куртку. Дядька в высокой зимней шапке гулял по двору с собакой. Он посмотрел на нас и повернул в другую сторону.

– Короче, все деньги, что есть, – сюда, – сказал худой. – Если сами найдем, будет хуже. Ты понял?

Я вынул из кармана сложенную пополам десятку – бабушка дала на двадцать третье февраля.

– Нормально, да? – Худой заулыбался.

– А больше точно ничего? – спросил второй. – А то вдруг у него там еще и сотня…

Пацаны заржали. Я помотал головой, наклонился, набрал в руку снега, вытер нос. Пацаны пошли вглубь двора.

– Да, настоящее безобразие, – сказала мама. Она и папа сидели на кухне и ели картошку. – В центре города, среди бела дня ограбить подростка. И куда, интересно мне знать, милиция смотрит? А просто люди? Или никого поблизости не было?

– Был какой-то дядька, с собакой, но сразу отошел…

– Если бы с его ребенком так случилось, он бы по-другому среагировал, – сказала мама.

– Вообще, ты и сам не прав. – Папа посмотрел на меня. – Надо было быстро соображать. Ты что, думал, они у тебя спросят, как пройти в библиотеку? Видишь – опасность, сам не справляешься, значит, надо бежать…

– Сейчас ты научишь его, – сказала мама. – Не хватало еще, чтобы он побежал и попал под машину.

Теперь так скользко на дорогах, тормозной путь у машин намного длиннее…

– Ну, ты мне про тормозной путь не рассказывай. Это я и без тебя знаю. А защищаться, стоять за себя надо уметь. Или, если что, хотя бы убежать. Я знаю, что это такое. В институте на первом курсе с кастетом в кармане ходил. Потому что время было такое – без кастета нельзя было. Из-за каждого куста могли выскочить и напасть…

– Ладно, хватит, не могу про это больше слушать, – сказал мама. Она махнула рукой с картошиной на вилке. Картошина упала на стол, развалилась. – Нет, чтобы хорошему чему-то учить… Вместо это всякую чушь городишь…

Мама собирала со стола куски картошки. Я встал, подошел к окну. В двух детских садах на другой стороне двора – пятьдесят первом и пятьдесят пятом – светились почти все окна. Через двор, крест-накрест, к детским садам вели две дорожки. В обе стороны шли люди.

Я отряхнул с лыж снег, поставил их в коридоре, зашел в комнату. Было жарко натоплено. Бабушка сидела в кресле у окна. В соседней комнате работало радио. Шла передача «Жадаю вам»: