Владимир Зарев - Разруха

— Петр, ох, Петр, ну что за мальчишество? — погрозила ему издалека пальцем Наташа.

Мария, замерев от ужаса, стояла, обхватив голову руками, наверное, выстрелы ее оглушили.

— Невероятно… — только и сказал Боян. Он с трудом, весь дрожа, попал значительно полегчавшим пистолетом в кобуру. Его трясло с головы до пят — а ведь обошлось без встречи с медведем.

— Пора возвращаться, товарищ Тилев, — резко, словно командой, хлестнул Генерал, — внизу, в доме, я позволю вам задать мне только один вопрос. Единственный. И главное, это должен быть правильныйвопрос. Вы следите за моей мыслью?

— Я вас внимательно слушаю, товарищ генерал, — смущенно ответил Боян.

Теперь женщины шли в десяти шагах перед ними, резкие порывы ветра доносили обрывки их слов. Генерал снова погрузился в свое молчание, в мрачное, заполненное ненавистью отсутствие. Боян, так ничего и не поняв, тем не менее, лихорадочно обдумывал каждое слово их разговора, отматывая назад ленту, как в кино; одно он знал наверняка: этот суровый мужик вытащил его в горы не для того, чтобы показать табличку «Осторожно, медведи!» От внутреннего смятения у него выступил на лбу пот, официальный костюм промок на спине и под мышками.

Дом, в котором власть отдыхала и развлекалась, изнутри выглядел все так же до разочарования обыденно. Пол в гостиной из простых досок, на полу — домотканые половички, узенькая низкая угловая лавка покрыта китениками [24] Китеник — тканное вручную одеяло или ковер с длинными шерстяными нитями на лицевой стороне. , на стене — портрет Генерала, уже седого, неправдоподобно строгого (автор портрета, вероятно, лучше владел техникой морского пейзажа, нежели техникой портрета). Сервант и полки в шкафах ломились от дешевеньких советских сувениров: разобранная и размноженная матрешка, космические корабли «Союз» и «Восток» на пластмассовых подставках, две лакированные шкатулки — одна с портретом Гоголя, другая с изображением Жар-птицы, безвкусные картинки из крошек литовского янтаря. Но сельский очаг был подлинный, облицованный потемневшим от времени деревом, очевидно, Генерал им заслуженно гордился. Над ним висели две «ижовки» — охотничьи ружья марки «ИЖ» — и фотография с женой в Кремле на фоне Царь-пушки.

Генерал снял у порога смешные ботиночки, в таких когда-то пионеры ходили в горы, и остался в одних носках грубой вязки. Присев у очага, чтобы разжечь огонь, в этих своих бежевых носках, в которые были заправлены шерстяные рейтузы, он выглядел таким будничным и незначительным, что страх Бояна перерос в панику. «Что бы я ни придумал, все равно ошибусь. Чтоб он лопнул!» — сказал Боян себе и глотнул коньяка. На этот раз его налили по-русски, в двухсотграммовые стаканы. Через час дрова в очаге прогорели, остались лишь помигивающие угли, Генерал принес из кухни решетку для шашлыков и огромную кастрюлю с маринованным мясом. Шашлычок был сделан с душой, кусочки мяса на шампурах перемежались кусочками сладкого перца и кружочками лука. Поплыл аппетитный запах, но есть Бояну не хотелось, желудок у него сжался в ком. Он уже было решил, что Генерал забыл, когда грянул вопрос:

— Ну, товарищ Тилев?

— Вы многое мне сказали… — начал издалека Боян, нащупывая мысль, — но многого и не сказали…

— Итак? — подхлестнул его Генерал.

Боян махнул одним глотком с четверть стакана, у него перехватило дыхание.

— Хорошо, — сказал он, — я не стану спрашивать, комувы передадите власть, спрошу, как, чем вы ее удержите.

Генерал повернул к нему голову и посмотрел будто видел впервые — с настоящей улыбкой, восторженно и как-то по-отечески.

— Браво, товарищ Тилев… еще когда я читал ваше личное дело, сказал себе: «Браво! Интеллигентный, учился в Москве на кинооператора».

— И стал простым фотографом, товарищ генерал. — Боян сделал еще один большой глоток.

— … и в то же время честный, скромный, не любит мозолить глаза, а к тому же, и куда умнее, чем я предполагал. Вы следите за моей мыслью?

— Вы не ответили на мой вопрос, товарищ генерал, — коньяк или поощрение начальства придали его голосу звучности, вернули Бояну самообладание. — Как и каким образом вы ее удержите?

— Деньгами, — с отвращением ответил Генерал, — к сожалению, оказывается, что деньги — самая прочная форма власти!

Что-то мелькнуло в сознании Бояна, но он не успел ухватить его судьбоносный смысл. Промолчал — и не ошибся, просто повторил: «самая прочная форма власти». У них за спиной жена Генерала диктовала Марии рецепт украинского борща.