Зуфар Гареев - Спящие красавицы

– Вы так и не ответили на вопрос Валерии!

– Какой вопрос? – не поняла Вера.

– Что он испытывал, когда он эту… как ее… корректоршу…

– Михайлову?

– Да, Михайлову.

– А что он может ответить? Какое он испытал грандиозное щемящее чувство вселенского стыда?

– Я умоляю! – сморкается в платочек Майя.

– Он всегда отвечает, что у него сложный жизненный путь маньяка и извращенца.

– Стандартная отговорка козла и потаскуна.

– И Вы после этого спрашиваете, почему я не хочу за него замуж!

– Но это же временно! По просьбе Валерии Николаевны!

– Нет, не могу – даже на один день не могу!

– Валерия Вас умоляет: Вера, будьте человеком. Как его можно оставить без присмотра, ну как?

Вера начинает всхлипывать о своем:

– Но он и Михайлова, понимаете… И не раз, между прочим… У меня – глаза на лоб… А Михайлов такой хороший мальчик…

Она перещелкивает на мобильнике фотографии, нашла нужную:

– Посмотрите, Майя, это же чудо-мальчик! Как он мог жениться на Михайловой, ума не приложу!

Майя пожимает плечами.

– Судьба Михайлова не интересует Валерию, только Михайловой… Она что, типичная смазливая блондинка?

– Михайлов тоже хорошенький блондин… Как можно – сначала жену, а потом мужа? Вы это можете объяснить?

Всхлипывая, прячет мобильник в сумочку.

– Он такой хорошенький… Лапа…

– Валерия просит: когда Роман Григорьевич проснется, передайте ему, что он скот!

Громче:

– Скот в квадрате!

Совсем в истерике (и сквозь новые слезы):

– Отменная скотина!

Вера тоже впадает в истерику:

– Передам: чудовище!

Громче:

– Кретин!

Стучит ногами:

– Лох и скотобаза! Валерия Николаевна, я не могу за такого замуж – даже временно, даже по-граждански! Уж простите меня.

Майя нервно закуривает:

– Валерия интересуется: он что – совсем Вам не нравится? И у Вас ничего нет с ним? Никакого…хм… волнения?

– Волнение? Я его вожу писать. Достаю пенис. Это называется сисяко-писяко. Он считает, что в это время моя сисяко смотрит на его писяко.

– Какой он идиот! И что дальше?

– И он писает. И так уже второй год. Это можно назвать волнением?

Козырев открывает глаза:

– Вера, мы сисяко-писяко? Не пора?

– Ах, сисяко-писяко? Представьте, не пора! Да пусть он лопнет Ваш ненасытный мочевой пузырь! Нет, Валерия, я даже на один день не могу выйти! А присмотреть – я и так присматриваю. А жить с таким…

Козырев засыпает…

Майя вывозит коляску с Валерией на центральную аллею. Коляску с Козыревым везет Лиза. Процессия берет направление в глубину аллеи – на прогулку. Вера плетется сзади, щелкая на мобильнике фотографии Михайлова. Лицо ее светлеет…

В самом деле; день, что ли, такой?

Пока Вера рассказывает, как она достает пенис Козырева, две девушки-журналистки из окна второго этажа фотографируют двор Клиники. Вернее, лужайку со скамейкой. Или даже так: даму-летаргика в кресле.

Это Аделаида. Рядом – профессор Майер с переводчицей Хильдой, а также переводчица Аделаиды.

Журналистки судачат:

– Представляешь, у профессора Майера с этой дамой виртуальный роман. Она подчинила его себе полностью. Он – мягкотелый… Ну, типичный подкаблучник.

– Интересно, влюбленная могла бы дать интервью? «Лав-стори с того света», как тебе? Или: «Загробный поцелуй мертвячки».

– Поцелуй мертвячки – треш. Надо гламурнее. Насчет интервью – дохлый номер. Даже Любовь Семеновна тут не поможет.

Переводчица Аделаиды ровным тоном загружает Хильду:

– Хольт, Вы наверно помните знаменитую русскую пьесу, в которой один молодой человек убивает из ружья чайку?

Профессор живо откликается.

– О, да. Пьеса «Чайка» – настоящий хит. Хильда, я правильно понял?

– Эта убитая чайка – я! – синхронно продолжает переводчица. – А Вы тот самый знаменитый бесшабашный молодой человек привлекательной наружности…

– Ну, не так он и молод уже, – добавляет Хильда от себя.

– Какая разница, если она его ни разу не видела все равно?

– Резонно, – соглашается Хильда. – Хольт, она говорит, что Вы должны выстрелить еще раз и обязательно посмотреть на руки, нечаянно обагренные кровью прекрасной птицы.

Майер становится на колено и стреляет из воображаемого ружья.

– Пиф-паф! Пиф-паф! – повизгивает он восторженно.

Хильда делает замечание:

– В России при этом говорят следующее: «Пиф-паф! О-ё-ёй! Умирает зайчик мой!»

– Прекрасно! «Умирает зайчик мой!» Я – убийцо? О, да – убийцо, донер веттер!