Генрих Бёлль - И не сказал ни единого слова...

— Фред, — ответила я, — мне кажется, что на эту тему больше не к чему говорить.

— Да, — произнес он, — ты права. Хорошо было бы вновь встретить тебя в иной жизни, где я мог бы любить тебя так же, как теперь, не женившись на тебе.

— Я только что об этом думала, — сказала я тихо и не могла сдержать слез.

Он быстро обошел вокруг кровати, приблизился ко мне, обнял меня и, опустив подбородок на мою голову, проговорил:

— Как хорошо было бы встретить тебя там. Надеюсь, ты не испугаешься, если я и там появлюсь?

— Ах, Фред, — сказала я, — подумай о детях.

— Я думаю о них, — сказал он, — каждый день я о них думаю. Ты бы хоть поцеловала меня.

Я подняла голову и поцеловала его.

Он разжал объятия, помог мне надеть пальто, и, пока он одевался, я положила все наши вещи в свою сумку.

— Счастливы те, — сказал он, — кто не любил друг друга, когда женился. Это ужасно, любить друг друга и жениться.

— Возможно, ты и прав, — сказала я.

В коридоре все еще было темно, и от угла, где находилась уборная, плохо пахло. Ресторан еще не открывали, внизу никого не было, все двери оказались запертыми, и Фред повесил ключ от комнаты на длинный гвоздь, торчавший около входа в ресторан.

На улице было полно девушек, спешивших на шоколадную фабрику; меня поразило веселое выражение их лиц, большинство из них шли под руку и смеялись.

Когда мы входили в закусочную, часы на соборе пробили без четверти семь. Девушка стояла к нам спиной и возилась с кофейником. Только один столик был свободен. Слабоумный сидел у печки и сосал свой леденец. Было тепло и дымно. Обернувшись, девушка улыбнулась мне и сказала «ах», потом посмотрела на Фреда, опять на меня, улыбнулась и подбежала к свободному столику, чтобы стереть с него. Фред заказал кофе, булочки и масло.

Мы сели, и мне было приятно видеть, что она действительно рада. И когда она ставила нам тарелки, у нее даже немного порозовели от усердия уши. Но я была неспокойна, думала все время о детях, и приятного завтрака у нас не получилось. И Фред тоже был неспокоен. Он лишь изредка поглядывал на девушку; и когда я отводила от него взгляд, он смотрел на меня, но когда я подымала глаза, он каждый раз отворачивался. В закусочную входило много людей; девушка подавала булочки, колбасу и молоко, считала деньги, принимала деньги; иногда она поглядывала на меня и улыбалась мне, словно подтверждая существование безмолвного соглашения между нами — соглашения, известного только нам двоим. Когда в закусочной становилось немного тише, она подходила к слабоумному, вытирала ему рот и шепотом называла по имени. И я вспоминала все, что она мне о нем рассказывала. Но тут я очень испугалась, потому что вдруг вошел священник, которому я вчера исповедовалась. Он улыбнулся девушке, дал ей денег, и она подала ему через стойку красную пачку сигарет. Фред также с интересом смотрел на него. Потом священник открыл пачку; его взгляд равнодушно скользил по закусочной; он увидел меня, и я поняла, что он испугался. Он больше не улыбался, сунул вынутую из пачки сигарету в карман своего черного пальто, хотел было подойти ко мне, но, покраснев, отошел. Я встала и приблизилась к нему.

— Доброе утро, господин священник, — сказала я.

— Доброе утро, — ответил он, смущенно огляделся и прошептал: — Мне надо с вами поговорить, я уже был сегодня утром у вас дома.

— Боже мой, — сказала я.

Он вынул сигарету из кармана пальто, сунул ее в рот и шепнул, зажигая спичку:

— Вам дано отпущение, оно считается действительным, я вел себя очень глупо, простите.

— Большое спасибо, — сказала я. — А что творится у нас дома?

— Я говорил с какой-то пожилой дамой. Это ваша мать?

— Моя мать? — спросила я, ужаснувшись.

— Приходите как-нибудь ко мне, — сказал он и поспешно вышел.

Я вернулась к столу. Фред молчал. Вид у него был очень измученный. Я дотронулась до его руки.

— Мне пора идти, Фред, — сказала я тихо.

— Не уходи, я еще должен с тобой поговорить.

— Здесь неудобно, потом. Боже мой, у тебя ведь была на это целая ночь.

— Я вернусь, — шепнул он, — скоро. Вот деньги для детей, я же обещал. Купи им что-нибудь, может быть, мороженое, если они любят.

Он положил на стол марку. Я взяла ее и сунула в карман пальто.

— Позже ты получишь все, что я тебе задолжал, — шепнул он.

— Ах, Фред, — произнесла я, — оставь.

— Нет, — сказал он, — мне тяжело, когда я думаю о том, что я тебя, может быть…

— Позвони мне, — шепнула я в ответ.

— Если я позвоню, ты придешь? — спросил он.