Итало Кальвино - Невидимые города

Куда отвозят ежедневно мусорщики этот груз, ни у кого сомнений нет,— конечно, за пределы города,— но с каждым годом город расширяется, и свалки вынуждены отступать; объем отходов делается все внушительнее, груды их становятся все выше, нарастают новые слои, очередные кольца. И чем больше отличается Леония в производстве материалов, тем выше качество отбросов, противостоящих времени, ненастью, загниванию, огню. Леония окружена твердыней из своих несокрушимых остатков, возвышающихся вокруг нее как плоскогорья.

В результате чем от большего количества товаров город избавляется, тем больше их накапливает; чешуйки его прошлого срастаются в броню, которую не снять; изо дня в день обновляясь, город сохраняет себя полностью в единственной конечной форме — вчерашнего мусора, который громоздится на позавчерашний и на пласты всех прежних дней и лет.

Со временем отходы города Леония могли бы завалить весь мир, если б эту необъятную помойку не теснили свалки близлежащих городов, которые таким же образом отодвигают от себя все дальше мусорные горы. Быть может, за пределами Леонии всю землю покрывают кратеры отбросов, в центре коих — беспрерывно извергающие мусор метрополии. Границы между чуждыми, враждебными друг другу городами — зловонные бастионы, где отбросы соседних городов то поочередно подпирают друг друга или друг над другом возвышаются, то смешиваются.

Чем груды эти выше, тем возможнее обвал: достаточно какой-нибудь консервной банке, старой шине или бутылке, выскользнувшей из плетенки, покатиться в сторону Леонии — и лавина непарных башмаков, календарей минувших лет, засушенных цветов накроет город его прошлым, которое он тщетно пытался оттолкнуть, в соединении с прошлым наконец очистившихся сопредельных городов, и этот катаклизм сравняет отвратительные горные цепи, уничтожит все следы большого города, без устали менявшего наряды. В ближних городах уже готовят катки, чтоб разровнять поверхность, присоединить се к своим владениям и, тем самым расширив собственные территории, подальше отодвинуть новые помойки.

ПОЛО: —...Может быть, эти террасы выходят лишь на озеро нашей памяти...

КУБЛАЙ: —...и как бы далеко ни заводили нас наши многотрудные судьбы полководцев и негоциантов, оба мы храним в себе эти безмолвие и полумрак, эту беседу, прерываемую паузами, этот всегда неизменный вечер.

ПОЛО: — А может быть, наоборот: те, кто не жалеет усилий в биваках и портах, лишь потому и существуют, что мы думаем о них, застыв здесь за бамбуковой оградой.

КУБЛАЙ: — И нету ни усталости, ни ран, ни криков, ни зловония — лишь этот куст азалии.

ПОЛО: — И носильщики, каменотесы, мусорщики, чистящие цыплячьи потроха кухарки, склоненные над камнями прачки, матери семейств, помешивающие рис, кормя младенцев грудью, потому и существуют, что мы думаем о них.

КУБЛАЙ: — По правде говоря, я никогда о них не думаю.

ПОЛО: — Тогда их и не существует.

КУБЛАЙ: — Нет, такое предположение нам не подходит. Ведь без них мы никогда бы не могли вот так покачиваться в гамаках.

ПОЛО: — Что ж, отвергаем его. Тогда, наверное, наоборот: эти люди есть, а нас не существует.

КУБЛАЙ: — Мы доказали: если бы мы были, нас бы не было.

ПОЛО: — Подтверждение налицо.

Вокруг ханского трона расстилается майоликовый пол. Марко Поло, бессловесный информатор, раскладывал на нем образчики товаров, привезенных из поездок к рубежам империи,— кокосовый орех, шлем, раковину, веер. Размещая их в том или ином порядке на белых и черных плитках и передвигая рассчитанными жестами, посланец старался рассказать монарху об испытаниях, выпавших ему в пути, о состоянии империи, о привилегиях столиц ее провинций.

Кублай, хороший шахматист, следя за действиями Марко Поло, заметил, что определенные предметы обуславливали или исключали близость других и перемещались в определенных направлениях. Пренебрегая внешним разнообразием предметов одного и того же рода, он примечал расположение каждого из видов по отношению к другим на клетчатом полу. И думал: «Если каждый город напоминает шахматную партию, то в день, когда постигну правила игры, я стану наконец властителем своей империи, хоть мне и не увидеть всех ее городов».

По сути дела, для рассказа о городах его империи купцу не требовалось столько разных безделушек — довольно было б шахматной доски и некоторого число фигур. Каждой фигуре он мог бы придавать различные, сообразно случаю, значения: конь, к примеру, мог изображать настоящего коня и вереницу экипажей, конную статую и армию на марше, королева же — и даму, вышедшую на балкон, и айвовое дерево, и церковь с куполом, увенчивающимся шпилем, и фонтан.