Итало Кальвино - Невидимые города

Полосы нужды сменялись более радостными временами: из Клариче — убогой куколки выпархивала умопомрачительная бабочка; там наблюдалось изобилие новых материалов, зданий и вещей, туда стекалось множество новых людей, и все это ни в коей мере не напоминало ту или те Клариче, что были раньше, и чем торжественнее водворялась новая на месте прежней Клариче под тем же именем, тем делалось заметней, что она все дальше от нее и разрушает ее с не меньшей быстротой, чем крысы или плесень: несмотря на гордость своей новоиспеченной роскошью, в глубине души город чувствовал себя чужим, несообразным, узурпатором.

И тогда осколки того, прежнего, великолепия, уцелевшие, найдя для себя применение поскромней, опять меняли место и теперь хранились под стеклом на бархатных подушках, но уже не потому, что для чего-нибудь могли бы послужить, а потому, что вид их мог зародить желание воссоздать тот город, о котором никто больше ничего не знал.

Так следовали друг за другом полосы расцвета и упадка. Население и обычаи не раз менялись; остаются имя, местоположение и самые прочные из вещей. Каждая новая Клариче, компактная, как живое тело с его запахами и дыханием, выставляет напоказ как драгоценность то, что сохранилось от стародавних Клариче — мертвых, фрагментарных. В какие времена коринфские капители находились наверху своих колонн, неведомо; известно только, что одной довелось в курятнике много лет служить подставкой для корзины, куда куры несли яйца, после чего она оказалась в собрании Музея капителей, в одном ряду с другими экземплярами коллекции. Очередности сменившихся эпох никто не помнит; факт существования во время оно первой Клариче как будто признается всеми, но доказательств нет, такие капители могли пребывать сперва в курятниках, и только после — в храмах, мраморные урны — быть вместилищем сперва для базилика, а потом уж для костей. Наверняка известно только, что определенное количество предметов перемещается внутри определенного пространства, то растворяясь в массе новых, то отживая век свой без замены; полагается каждый раз их перемешивать и снова пробовать собрать из них единое целое. Возможно, Клариче всегда была лишь мешаниной разбитых безделушек, несочетаемых друг с другом и никчемных.

Нет города, который более Евсапии был бы склонен наслаждаться жизнью и избегать забот. И для того, чтобы уменьшить резкость перехода от жизни к смерти, жители Евсапии решили построить под землею ее копию. Покойников, иссохших настолько, что от них остался лишь скелет, покрытый желтой кожей, переносят вниз, где они могут заниматься своими прежними делами. Те, как правило, предпочитают беззаботное времяпрепровождение: большинство сидят у сервированных столов или застыли в таких позах, будто бы танцуют или играют на трубе. Но в то же время под землей в ходу все те ремёсла и занятия, что и в Евсапии живых, по крайней мере те, что были для живых скорее приятны: часовщик, сидящий в мастерской в окружении остановившихся часов, приближает пожелтелое, иссушенное, как пергамент, ухо к расстроенному механизму с маятником; брадобрей сухою кисточкой намыливает усохшие скулы лицедея, каковой тем временем просматривает список роли, скашивая в него взгляд пустых глазниц; молодая девушка, оскалив в улыбке череп, доит остов телки.

Конечно, многие живые хотели бы, чтоб после смерти их судьба переменилась, поэтому в некрополе охотников на львов, банкиров, скрипачей, меццо-сопрано, генералов, герцогинь и содержанок больше, чем их было за всю историю в Евсапии живых.

Миссия сопровождения покойных вниз и обустройства их там, где им угодно, возложена на братьев в капюшонах. Кроме них никто не вхож в подземную Евсапию, и все, что про нее известно, поведали они.

Говорят, такое же братство существует и среди мертвых и оказывает помощь братьям из числа живых; умерев, живые братья в капюшонах продолжают заниматься тем же делом и в другой Евсапии; возможно, некоторые из них уже мертвы, но так и путешествуют вверх-вниз. Само собой, авторитет сего сообщества в Евсапии живых весьма велик.

Рассказывают, что с каждым спуском они замечают в нижней Евсапии какие-нибудь перемены: мертвые привносят в свой город новшества — немногочисленные, но, безусловно, являющиеся плодами глубоких размышлений, а не мимолетных прихотей. Говорят, от года к году Евсапия мертвых изменяется до неузнаваемости. И живые, не желая уступать, загораются желанием ввести и у себя все те новации, которые братья в капюшонах видели внизу. Так что Евсапия живых теперь копирует свою подземную копию.