Евгений Клюев - Давайте напишем что-нибудь

Смазав волдырь свиным салом, Деткин-Вклеткин смиренно ответил:

– Вы прямо как дракон огнедышащий, а не Хухры-Мухры! Стоять рядом с Вами страшно… А отвечу я Вам вот что: не будем ни о чем жалеть! Мы делали то, что считали необходимым – и слава Японскому Богу. Если же мы ошибались в значении слова «абсолютный», так это не наша вина. В этом виноват автор настоящего художественного произведения, которому не худо бы все-таки разобраться, чьими устами у нас тут глаголет истина. Я до недавних пор думал, что моими…

Ну, вот! Хуже и не придумаешь: твои же герои начинают делать тебе твои же (прошу понять меня правильно !) замечания… Живешь для них, о себе забываешь, жертвуешь собственными счастьем, здоровьем и успехами в работе, годами подчиняешься их логике, их ритмам… их глупостям, в конце концов, умираешь, но и с того света продолжаешь заботиться о них как о детях малых, – так они еще и недовольны! «Черная неблагодарность – вот наш гонорар», – как (правда, совсем по-другому) говорят датчане, а уж они-то лучше всех на свете разбираются в что-почем… недаром так непоколебима датская крона.

Ладно, Деткин-Вклеткин… ладно, дорогой! Буду любить тебя без взаимности, ибо сильна любовь моя и не требует ничего взамен. Даже и более того скажу: плюй в мою сторону, хлестай меня плетьми, отплясывай на моем гробе пляску Святого Витта – и тогда я не отрекусь от тебя. Потому как «не отрекаются любя» – или «не отрекаются, любя»: не знаю, что имела в виду Вероника Тушнова, если уж совсем точно, – но в любом случае выше, чем Вероника Тушнова, не было, нет и не будет на земле авторитетов.

– А чего он, автор этот, в нашу жизнь все время лезет? – спросил вдруг Случайный Охотник. – Своей у него, что ли, нету?

– Да похоже, что нету, – вздохнул Деткин-Вклеткин. (Ой-ой, не Вам, дорогой Вы мой, судить! – Авторская ремарка .) – Помер он давно… уж и не помню даже, в какой главе.

– Не дописав настоящего художественного произведения? – задал явно глупый вопрос Случайный Охотник.

– Все настоящие художественные произведения дописываются – там, – Деткин-Вклеткин пристально посмотрел в сторону того света.

– Это он оттуда суется? – поежился Хухры-Мухры, боявшийся мертвецов. – А его вообще-то… захоронили?

– Он, вроде, сам себя захоронил, когда еще живой был, – с неуместным сомнением произнесла в безвоздушное пространство Умная Эльза.

– Может еще, он… незахороненный где-нибудь около нас шастает? – Хухры-Мухры снова выхватил из нагрудного кармана человеческую пуповину и поспешно помахал ею в разные стороны, как кадилом. – То-то я чую – вроде, в затылок кто дышит, а никого не видать!.. – Порывшись в бездонном, видимо, наружном кармане, он достал оттуда что-то вроде бус. – У меня еще человеческие зубы есть на ниточке – дать вам всем по одному? Духов отгонять!

– С нами же Японский Бог! – укоризненно напомнила Умная Эльза. – Что за суеверия?

– Нет, зуб в кулаке держать – все равно самое верное дело. После пуповины, конечно: пуповина – лучше всего. А что Японский Бог с нами – это-то я помню, как же!

А я вот скажу тебе, мой читатель: героев много не бывает. Чем больше среди нас героев, тем лучше. В идеале каждый должен быть героем, ибо только тогда мы достигнем того совершенства, светлою тенью которого овеяны страницы настоящего художественного произведения. «Даешь больше героев!» – на каждом углу кричат нам, работникам пера и топора, вечно недовольные современники. Но многим, слишком многим работникам пера и топора негде уже брать героев, ибо измельчал человек. Нету в нем теперь беззаветности: глянешь на него – все наносное. Даже лица – особенно у представительниц прекрасного пола – наносные: сотрешь случайные черты – косметики, например, а под ними и нет ничего…

Впрочем, что это я все о грустном да о грустном! Не станем грустить. Станем хохотать, как укушенные пчелою: только так ведь и надо, когда конец близок, но конца не видать. Притом что конец ведь всегда близок – и тем ближе, чем больше его не видать. Например, кольцуют вдруг художественное произведение – как птицу, и всем сразу становится понятно: конец там, где начало… В таком случае просто принимаются читать художественное произведение еще раз – и прочитывают до конца, а в конце еще раз понимают то же самое. Это ли не благодать? Литературное целое как замкнутая на себе художественная система. Текст, захлестывающий петлей вокруг горла: опля!