Евгений Клюев - Давайте напишем что-нибудь

Опять же – молодежи традиции передавать. «Смотри, детка, какое красивое харакири твой дедушка после себя оставил! А ты подумал, что оставишь после себя?» Да и количество примеров – хотя бы в учебниках японского языка – глядишь, увеличится, и рядом с надоевшим всем Он сделал харакири появятся другие, поинтереснее: На полу лежит современное харакири ; Стены гостиницы украшены новыми харакири и др.

Или вот… представьте себе описание интерьера в какой-нибудь пьесе будущего:

Теплый летний вечер в окрестностях Хоккайдо. Комната в небольшом загородном доме. Обстановка проста и изысканна: стол, кресло, четыре стула из времен Тикуёко. В косых лучах заходящего солнца старое бабушкино харакири посреди стола, отливая перламутром, выглядит особенно величаво и торжественно.

Икитома (улыбается) . Взгляни, Ямамото, какое красивое сегодня наше харакири! Так бы и съела его…

Ямамото. Это потому, что я утром протер его тампоном, смоченным эмульсией, которую купил вчера. Называется «Харакири-ультра». Она лучше, чем «Харакири-плюс».

Икитома (бледнея от еле сдерживаемого гнева) . До чего же ты приземленный тип, Ямамото! Так бы и убила тебя… (Рыдает.)

Есть, стало быть, есть, дорогой читатель, скрытые потенции в этом древнем виде искусства, в этом вечно живом харакири! Поспешим же к Умной Эльзе, уже закончившей последние приготовления: самое грандиозное в истории Японии харакири ждет нас. «В чем же его грандиозность?» – конечно, спросишь ты меня, дорогой читатель, и я отвечу: «Да в том, что вырежет-то Умная Эльза из области своей обнаженной брюшины – причем вырежет хоть и в миниатюре, но со всеми подробностями! – украшающую Национальный Парк композицию “Никогда и ни при каких обстоятельствах не забудем мать родную”. Только это еще не всё! В состав композиции она органично поместит фигуры незадачливого американца и трехлетнего Накамури, своим не по годам зрелым ответом пригвождающего незадачливого американца к щедрой на обещания японской земле».

Таким будет мой ответ тебе, дорогой читатель! Не чувствуешь ли ты и сам теперь, как красит нежным светом данная художественная деталь не только уже практически выполняемое Умной Эльзой харакири, но и самую структуру художественного целого, торжественно разворачивающегося перед изумленным твоим взором?

Итак…

От пупа наевшись ядовитых рыбок, гости со всех концов Японии замерли в напряженном ожидании начала процедуры. На специально построенный для этого помост опытный консультант выволок Умную Эльзу, не способную от истощения даже передвигать ноги. В одной руке она едва держала кривую японскую саблю, наточенную до изнеможения, в другой – небольшие изящные ножницы для оригами. Заботливо усадив супругу на помост в ритуальную позу, опытный консультант вытер с лица обильные слезы, высморкался и дрожащим от волнения голосом произнес:

– К сожалению, Умная Эльза сейчас настолько ослабела от голода, что ей едва ли стоит тратить силы на короткую приветственную речь, которую она заблаговременно приготовила для вас, дорогие гости. Задачи ее и без того сложны. О том, насколько они сложны, вы узнаете чуть позднее – в тот момент, когда содержимое Умной Эльзы упадет перед вами на этот скромный помост. Будьте же внимательны: вы присутствуете при выполнении самого грандиозного в истории страны харакири. – С этими словами опытный специалист схватил с помоста большой барабан и забил его насмерть. Потом обернулся к Умной Эльзе с последним наставлением: «Семь раз отмерь, один – отрежь!» – и спрыгнул с помоста на землю, сломав в результате неудачного прыжка обе ноги.

Умная Эльза оглядела присутствующих.

– Передайте Японскому Богу… – начала было она, чуть приподнимая руку с болтающейся в ней кривой саблей, но тут улыбка озарила бледное ее лицо, и она закончила, искусственно вздохнув: – А впрочем, ничего не передавайте. Он поймет все сам.

В этот исторический момент силы окончательно оставили Умную Эльзу, и она выронила из совсем ослабевшей руки кривую саблю – причем выронила неудачно: упав с помоста, сабля вонзилась строго в живот безногого ее супруга, который от неожиданности сразу умер не своей смертью. Все присутствующие тут же забыли о нем, причем безо всякого сожаления.