Александр Варавин - Пройдя долиной смертной тени – 2

— Кто приходит? — не понял Эрик. — Правительство? Китайцы? Кто?

— Лучше оставим этот вопрос, — твердо сказал Такрон. — Приходят те, кто до сих пор хочет заполучить то, что мы умеем делать. Послушай… У меня есть несколько тайных убежищ, которыми можно воспользоваться. Попробуем добраться до одного из них…

— Если кто-то меня ищет, — угрюмо пробурчал Эрик, — пусть приходят и забирают. А ты уходи один.

— Это очень здравая мысль, и я не преминул бы воспользоваться твоим предложением. Есть только несколько «но»… Лугонг попросил меня провести обряд возврата, и я обещал. Обряд не состоялся. Лугонг исчез. И в тебе оказалось нечто такое, что я не имею права оставить без внимания. Не потому, что ты человек какой-то особой ценности для меня, но я видел знаки, которые не в состоянии игнорировать.

— Какие знаки? — заинтересовался Эрик.

— Не сейчас, — отмахнулся Такрон. — Мы должны уходить.

Такрон принялся собирать свои просохшие пожитки обратно в холщовый мешок. Затянув лямки, он оставил мешок и снова скрылся в роще. Эрик остался сидеть, не решаясь тревожить спину и бедро. Такрон вернулся через несколько минут, принеся с собой палку с рогатиной, метра полтора длиной. Сноровисто очистил палку от веток и, достав из-за пазухи кусок материи, обмотал перемычку рогатины. Протянул Эрику.

— Используй как костыль, — сказал он. — Тащить тебя на спине я не буду.

Тот, постанывая, поднялся, оперся на костыль и сделал несколько пробных шагов.

— Думаю, что смогу идти.

Такрон закинул свой мешок за спину и, оглядевшись, размеренно зашагал вдоль холма, отклоняясь к северо-западу. Эрик, стараясь не отставать, заковылял следом.

Эрик проснулся с рассветом и привычно уставился на круглый красно-коричневый барельеф богини Кали, увешанной черепами и держащей в своих четырех руках атрибуты своей силы: голову демона, саблю, кинжал пхурбу и ваджру необычной формы.

Такрона не было. Наверное, по своему обыкновению, ушел шаманить в одну из ближайших бонских деревень. Они пришли в это полуразрушенное индуистское святилище два месяца назад, после бегства из уничтоженной деревни джанкри. Раны Эрика зажили буквально через неделю, несмотря на то, что передвижение по горным тропам было серьезным испытанием для неподготовленного человека. Однако, удивляясь самому себе, даже на самых тяжелых переходах Эрик чувствовал себя уверенным и полным сил. Может, и прав был Лугонг, когда говорил, что он меняется. Меняется из-за печати на его груди.

Святилище, прилепившееся к склону холма, покрытого непроходимым кустарником и молодыми дубами, видимо, было заброшено еще сотни лет назад. Краски и детали фресок на внешних стенах строения почти полностью выцвели и осыпались. На плитах из песчаника, которые представляли собой внешнюю отделку, зияли огромные дыры, обнажавшие кладку из темно-красных крашеных глиняных кирпичей, поврежденных временем. Остроконечная крыша постройки в некоторых местах обвалилась до сквозных дыр, что невольно способствовало хорошей вытяжке для дыма от костра, который они с Такроном жгли холодными темными вечерами.

Более или менее сохранился только барельеф Кали на внутренней стене, со слепыми глазами, взгляд которых Эрик встречал каждое утро. Небольшое раздражение вызывал только отвалившийся нос на лице богини. Несколько раз он пытался прилепить сделанный из глины кончик, старательно смазывая его слюной, но безуспешно. Нос все равно отваливался, вызывая гомерический хохот у Такрона. «Тебе нужна женщина, — говорил ему Такрон. — Глиняная богиня не поможет. Хочешь, я приведу тебе одну и она научит тебя тантре. Здесь недалеко есть очень спелая вдова, ты ей понравишься».

Эрик тоже смеялся, представляя себе эту вдову. И вообще, в последнее время он смеялся очень часто. Впервые в жизни он чувствовал себя нормальным уравновешенным человеком. Резкие перепады настроения, от эйфории до гнетущей черной меланхолии, практически исчезли бесследно. Как и вспышки гнева, беспричинной слезливости и упадка сил. Такрон твердил, что все это влияние печати Дордже. Эрику же было по-хорошему плевать на то, чьим бы влиянием это ни было.

Он позволил Такрону начесать себе пряди волос и с удовольствием пользовался палочкой для ковыряния в волосах, подаренной тем же Такроном. Конечно, никакой шаманской чувствительности он не приобрел, но сам ритуал чесания кожи головы вызывал ощущение комфорта и, может, совсем немного, помогал сосредотачиваться на какой-нибудь мысли.