Ирина Волчок - В Калифорнии морозов не бывает

В этот раз возле неё крутились внук Ираиды Александровны, шестнадцатилетний акселерат-переросток Васька, и его собака, трёхлетний дог-переросток Цезарь. Все трое неслись по улице, как сумасшедшие, прямо посреди проезжей части, пылили, как табун лошадей. А Цезарь ещё и нарезал круги вокруг этих двоих, бросался прямо под ноги. Я тогда подумал: ведь обязательно грохнется! Споткнётся об этого бестолкового зверя — и упадёт!

И тут же она с разбегу споткнулась о Цезаря, с размаху полетела на землю, Васька споткнулся об неё и тоже полетел на землю, а Цезарь скакал вокруг них и лаял, как ненормальный.

Мама всегда говорит, что о плохих предчувствиях нельзя не только вслух говорить, но даже думать, потому что мысль материальна, как подумаешь — так и получится.

Я страшно испугался. Страшно. Я тогда подумал: только бы с ней ничего не случилось. Это я виноват, что она упала, мои мысли, моё предчувствие. Только бы с ней ничего не случилось! Если за это надо заплатить, то пусть у меня ничего не получится, пусть мечты не сбудутся, пусть все планы рухнут — только бы с ней ничего не случилось…

У меня даже в глазах потемнело, я бежал к ней, не видя дороги, сам чуть не упал.

Но я даже половину пути не успел пробежать, как Васька уже вскочил, подхватил её на руки, как ребёнка, а она обняла его за шею руками и засмеялась. Цезарь успокоился, перестал скакать и лаять, сел у Васькиных ног и принялся мести пыль хвостом. И я сразу успокоился, только сердце ещё очень сильно колотилось, поэтому я перешёл на шаг и постарался дышать помедленнее. Мне почему-то не хотелось, чтобы она видела, как я испугался. Я никогда не пугался, это не мой стиль.

Васька шёл мне навстречу и нёс её на руках, но я сразу понял, что ничего страшного не произошло, просто Ваське нравится нести её на руках. Он был здоровый акселерат, весь в деда-генерала, ещё и спортом занимался. Наверное, ему нравилось, что он может нести взрослую женщину, как ребёнка, может, он специально её нёс, чтобы я видел, какой он большой и сильный. Он нёс её на руках, а сам сиял, как начищенный самовар. Неприятный парень, заносчивый и избалованный донельзя. И Цезарь его избалованный донельзя. Подбежал ко мне, ткнулся мокрым носом в руку, а когда я отдёрнул руку, он гавкнул, повернулся и опять побежал к Ваське. Который нёс её на руках, как ребёнка. Я тогда подумал: следует сделать ему замечание, прямо при ней. Спокойно и вежливо, но строго сказать, что детям следует вести себя осторожно. Ведь они пока не осознают возможных опасных последствий своего… ну, например, баловства. Или своих шалостей. Да, лучше — шалостей. Вот так и надо всё сказать.

Я подошёл поближе, и опять страшно испугался: у неё были синие, почти чёрные, губы и руки. И на левой щеке был почти черный синяк. Я забыл, что хотел сделать Ваське замечание. Я смотрел на эти синяки и думал: это я виноват, хоть бы ничего страшного… Я не помню, что именно тогда думал. Помню, что опять очень сильно испугался. И сердце опять колотилось, как после стометровки.

Она заметила, что я смотрю на синяки, и сказала:

— Это черника. Мы с Василием и Цезарем паслись в лесу. Василий знает богатое месторождение, а Цезарь нашёл ещё одно, тоже очень богатое.

Васька сиял, как самовар. Я протянул руки, чтобы отобрать её у него. Да нет, просто чтобы помочь ей встать на ноги. Нет, всё-таки — чтобы отобрать у него. Не знаю, почему я протянул к ней руки. Наверное, просто потому, что на руках её держал не я, а Васька, как будто имел на это право. А она обнимала его за шею тонкими желтоватыми руками с заметными выпуклыми венами. Такие руки бывают у мальчиков-подростков, которые занимаются спортом, — тонкие, ещё почти детские, а вены под гладкой детской кожей не синие, а выпуклые. Ноги у неё тоже были тонкие и желтоватые, но на них никаких вен заметно не было. Ноги были босые и очень пыльные. И пальцы слегка растопырены, как утром, когда она спала. Васька покачал её на руках, как ребёнка, и сказал мне:

— Не отдам. Иди лучше калитку открой, у меня не десять рук.

Она дёрнула его за ухо и сказала:

— Василий, не груби взрослым, а то в угол поставлю.

Но даже не попыталась освободиться и спрыгнуть на землю. И Васька даже не думал её отпускать. Упрямый и избалованный донельзя подросток.

Я злился на Ваську и на неё. Я был счастлив. Я засмеялся и пошёл открывать калитку.

А в саду уже собрались гости. Те же, кто был вчера вечером, и ещё новые пришли. Даже наш нелюдимый поэт пришёл. Я очень удивился. Поэт был известным, поговаривали даже, что в какой-то степени придворным, он всегда держался особняком, правда, вежливо здоровался при встречах, но ни с кем из соседей особо не дружил и в гости ни к кому не ходил. И к нему никто из наших дач не ходил, к нему иногда приезжали корреспонденты, но тоже редко.