Ирина Волчок - Прайд окаянных феминисток

Наконец-то Бэтээр впал в бешенство. А кто бы на его месте не впал? Он и так слишком долго сдерживался из последних сил. Даже аутотренингом занимался. И дыхательную гимнастику делал. Все это помогало, и даже очень хорошо помогало — как раз до того момента, когда Пулька выкидывала свой очередной фокус. Знакомые говорили: переходный возраст, тут уж ничего не поделаешь. Классная руководительница говорила: пубертатный период, необходима женская забота. Врач, к которому он, доведенный до отчаяния, однажды отволок Пульку чуть ли не за шкирку, сказал: нормальный ребенок, здоровый и умный, витамины, свежий воздух, и помягче вы с ней, помягче… Куда уж мягче-то? За всю жизнь он ее даже не шлепнул ни разу, хотя очень хотелось, и не один раз. Переходный возраст, как же! Да у нее всю жизнь переходный возраст. И насчет женской заботы эти советчики тоже пальцем в небо… Он еще семь лет назад пытался организовать Пульке женскую заботу. И пять лет назад. И два года назад. И все эти попытки заканчивались паническим бегством потенциальных жен от откровенной Пулькиной враждебности, от ее злоехидных вопросов и бесцеремонных комментариев. Ну, и от него, естественно. Он всю жизнь прячет от нее своих подружек. Это что — жизнь?! До того дошло, что в последнее время и прятать некого. Ей никто из его подружек не нравился. Все они, видите ли, крашеные дуры, вонючие обезьяны и визгливые свиньи. И это еще не самые резкие характеристики, которые эта мелкая пакостница выдавала, не задумываясь. Даже в школе у нее не было подруг… ну, почти не было. Только Тоська и Нюська, но эти не считаются, эти — точные копии Пульки, надменные кошки… котята, гуляющие сами по себе. Даже удивительно, как, при их-то надменности и самодостаточности, эти котята все-таки сбились в один прайд.

Кому из них позвонить-то? Наверное, Тоське, она все-таки самая вежливая из всего этого прайда.

— Да! — нетерпеливо сказала трубка Тоськиным голосом с Пулькиной интонацией.

— Привет, Тонь, это брат Полины… Узнала?

— Да, — еще нетерпеливее сказала Тоська. — Коротко и по делу. Мне некогда.

Некогда ей! Занята она! Интересно, чем это таким срочным могут быть заняты четырнадцатилетние бездельницы посреди летних каникул?! Бэтээр с трудом задавил в себе новый приступ бешенства и как можно спокойнее сказал:

— Полина оставила записку, что поехала к тете Наташе, а адрес я забыл. Она мне срочно нужна.

— Тетя Наташа? — ехидно спросила Тоська. Абсолютно Пулькина интонация.

— Нет, Полина, — обреченно ответил он. Собрать бы их всех вместе и выпороть. — Мне адрес тети Наташи нужен. Ты не знаешь?

— Мужики, — презрительно буркнула Тоська. — Мрак. Адрес прямо перед тобой. Под серой ветровкой. Склероз дремучий.

И повесила трубку.

Бэтээр осторожно положил трубку, борясь со жгучим желанием грохнуть ею об пол, долго смотрел на серую Пулькину ветровку на вешалке прямо над телефоном, потом представил, что эта ветровка как раз сейчас на Пульке, и не выдержал, со всего размаху влепил ладонью по ветровке — по тому месту, где была бы Пулькина задница, если бы ветровка была на ней… Настоящего удара не получилось — скользкая невесомая ткань шарахнулась от его руки, как от ветра, а потом неспеша вернулась на место, насмешливо виляя хвостом. Бэтээр погрозил куртке кулаком, дождался, когда она перестанет вилять, и осторожно отодвинул ее в сторону. Под курткой на обоях был действительно записан адрес: «Выселки, Гагарина, 12». А под адресом крупно: «ЛЮБОВЬ!» Ничего себе, а? Это что ж там за тетя Наташа такая? А может, там не только тетя Наташа? Может, у этой тети Наташи сынок какой-нибудь? Какой-нибудь распущенный безбашенный юнец… Или вовсе никакой тети Наташи в природе не существует, и по этому адресу — целая толпа распущенных безбашенных юнцов? В пубертатном периоде!

Бэтээр в ужасе схватился за телефон, чтобы немедленно звонить Тоське и вытрясать из нее всю правду, — пусть хамит, ничего, главное — сейчас инфаркт какой-нибудь не заработать, а потом он с ними со всеми разберется, сколько можно терпеть, в самом деле… Телефон под его рукой противно заблеял частыми междугородными звонками. Мать. Вот только этого и не хватало для полноты жизни.

— Тимур! — крикнула мать трагическим шепотом, не поздоровавшись. — Николай Иванович умер!

— Как — опять?! — неприятно поразился Бэтээр.

— Что значит — опять?! — возмутилась мать. Ничего трагического в ее голосе уже не было. — Николай Иванович раньше не умирал! Николай Иванович в первый раз умер!