Лора Белоиван - Маленькая хня

Мы оделись, позавтракали, накормили собак, съездили в город, купили там три керосиновых лампы, радиоприемник с запасом батареек и пару бутылок водки на ближайший вечер. В общем, начали жить в лесу. Потом провели туда свет — он у нас у одних там и был. Мы его в пионерском лагере тырили: каких-то 700 метров напрямую, фигня, северных корейцев наняли за 20 долларов, они за полдня управились; очень быстро работают.

Какого-то лета (дневничковое)

Что в Мск субботний вечер, то в городе В. воскресное утро.

Я не знаю, что с моими крыльями. И денег нету тоже.

Опять ездила на автобусе. Не летается чего-то.

И это даже хорошо, иначе бы я туда полетела.

Участок вокруг дома был ужасно запущен. Бывшие хозяева потеряли интерес к земледелию года за два до того, как Бог подарил им покупателей. Некоторая трава уже достигла уровня второго этажа. Потом я узнала, что это был овощ «топинамбур», отличающийся высоким ростом бодылей и хреноподобной плодовитостью съедобных корневищ. Когда я выкорчевала его вместе с лебедой, крапивой и что там еще было, то обнаружила на участке несколько вишневых деревьев и молодой абрикос.

Это был мой единственный отпуск, который я взяла не для того, чтобы похалтурить на какую-нибудь чуждую РИА «Новости» контору. Этот отпуск был полностью отдан борьбе с сорняками. Мне снились белые плети корней пырея. По утрам я спускалась со второго этажа, съезжая по перилам на пузе, потому что все остальное у меня болело. Потом, правда, перестало. К середине сентября повсюду на туловище появились мышцы. Я их трогала перед зеркалом и сильно удивлялась.

А потом началась осень. Мы с Яхтсменом заметили ее по многим признакам: в поселке стало гораздо меньше людей, в лесу на задворках участка совершенно бесплатно падали на голову ягоды актинидии (в октябре они продаются в городе по полтиннику за поллитровку и называются почему-то «кишмиш», хотя на самом деле роднятся не с виноградом, а с киви). Кроме того, в доме напротив поселился бомж. Нам рассказывали, что летом он живёт на какой-нибудь заброшенной даче, а с началом заморозков перебирается туда, где есть печка. Предыдущей зимой он обитал в нашем доме.

Бомжа звали Афанасьич. Мужчин с более колоритной внешностью я встречала только в своём пароходском прошлом. Например, у лоцмана, который каждый раз заводил наш пароход на рейд Гонконга, была такая же сивая, как у Афанасьича, борода, но вдобавок отсутствовал левый глаз. Афанасьич был в этом плане обычным двуглазым джентльменом, зато у него имелся желтый зуб, не до конца прикрытый верхней губой. Ходил он в яркой женской куртке, разрисованной оранжевыми маками. Я завидовала куртке, а будущая мать Банцена — Мару — достигшая к тому времени десятимесячного возраста и свойственной тоса-ину серьезности, до самой зимы швырялась на Афанасьича с целью его удавить.

Мы эти попытки пресекали, и Мару в конце концов перестала возбуждаться на оранжевые маки.

С Афанасьичем мы подружились на водопое. И он, и мы пришли на родник за водой, а идти назад нам было по пути.

Родник — это вообще особая тема в той, лесной жизни. Он находился примерно на полдороге между трассой и нашим поселком. К нему вела подъездная грунтовка, по которой горожане ездили за водой, якобы богатой серебром. Мы тоже брали там воду, хотя почти сразу обследовали лес и обнаружили, что родник — на самом деле не родник, а поверхностный ручеек, который питается грунтовыми водами, обогащенными никаким не серебром, а дерьмом из дачных туалетов. Может быть, именно дачное дерьмо и придавало роднику тот особый вкус, после которого было совершенно невозможно воспринимать воду из крана. Даже отфильтрованную.

Пока наполнялись наши тары, мы поговорили о погоде. Афанасьич между прочим сказал, что зимой в нашем доме довольно холодно, потому что второй этаж у него — летний. Лично он, например, закрывал его на всю зиму, отапливая только нижние помещения. Мы слегка озадачились: бывшие хозяева клялись, что всю зиму в доме можно ходить в одних трусах.

Однако до зимы было еще далеко. Примерно около месяца.

Нашей ближайшей задачей было не заморачиваться на гипотетических холодах, а провести в дом свет, потому что на днях пришло письмо от Хайди (той самой, которая прототип Аськи в «Уроках русского языка». В общем, через две недели к нам должна была прилететь большая любительница экстрима, знаток русского фольклора и вообще замечательная личность — гражданка Швейцарии Хайди Шлепфер, с которой мы распрощались в 93-м году и про которую я горестно думала, что никогда больше её не увижу.