Игорь Гамаюнов - Свободная ладья

Возможно, всё бы обошлось (Александра Витольдовна была почти уверена), если бы райотдел образования не прислал положенного в такой ситуации наблюдателя – инспектора Клавдию Мунтяну. Массивная женщина в серой жакетке, она индифферентно восседала возле директорского стола, явно скучая, глядя в окно на ветку вяза с развернувшейся свежей листвой, но, услышав ядовитую реплику Бессонова, тяжело заворочалась на скрипучем стуле:

– То есть как это «дичь»? Зачем вы бросаетесь словами? Вы бы подумали, прежде чем… Классовый подход – это установка, а вы… Да как можно?

Обида перехватывала ей дыхание, и, пытаясь смягчить ситуацию, Прокофьева с привычной холодноватой иронией вмешалась, обращаясь к Бессонову:

– Вы так пошутили, наверное. Признайтесь, шутка далека от остроумия.

Но прицельный взгляд Бессонова говорил о том, что никаких компромиссов он сейчас не примет.

– Шуткой я бы назвал совет кишинёвского методиста. Надо быть сумасшедшим, чтобы всерьёз говорить на эту тему.

Всколыхнулась тучная Мунтяну, что-то писавшая в блокнот. И только тут Прокофьева разуверилась в благополучном исходе.

– Я думаю, – заговорил Афанасьев-старший, оторвав от своих разложенных на столе бумаг беспокойный взгляд, – Бессонов актёрствует, делая вид, что не понимает, о чём речь. И нечего нам сейчас прорабатывать азбучные истины о классовом подходе. Обсудить надо нездоровую погоню Бессонова за дешёвым авторитетом у доверчивых детей. У тех, которых он собирает зачем-то в своей хатке.

– И тем самым, – обрадованно поддержала его Нина Николаевна, – наносит невосполнимый ущерб авторитету школы.

– Что вы имеете в виду? – насторожилась Мунтяну.

– Ну как же! Неизвестно ведь, о чём они там говорят.

– Да о чём они там могут говорить?! – не выдержав, вмешался улыбчивый математик Григорий Михайлович, никогда не расстававшийся с маской непоколебимого простодушия. – Ну о рыбалке да об охоте. И потом, всем известно, что не Бессонов их у себя собирает, а они сами к нему идут.

– Значит, надо запретить, – подвёл черту Афанасьев.

– Так что же вы не запретите своему сыну? – поинтересовался обычно молчавший на педсоветах пожилой химик Порфирий Никитович, имевший обыкновение тереть ладонью розовую лысину в минуту острого беспокойства.

– Какому сыну? О ком вы? – не сразу поняла инспектор Мунтяну. И, догадавшись, победно уточнила: – То есть Бессонов ко всему прочему ещё и отрывает сына от семьи коллеги-педагога? И вы, Семён Матвеевич, такое терпите?..

…Конечно, Александра Витольдовна упустила момент, когда надо было вмешаться. Нет, не сейчас. До педсовета. Знала ведь о своей способности неспешными жестами и лекторским голосом умиротворять страсти. Не предусмотрела.

И вот – финал: реплика Клавдии Петровны подняла рослую фигуру Бессонова со своего места. Его острый профиль был сейчас похож на занесённый топор, зависший на мгновение, перед тем как рухнуть. Молча собрав со стола тетради, блокнот, карандаш, он сложил всё в портфель. Щёлкнул замками. Пошёл к дверям. И, только сняв с вешалки куртку, сказал, повернувшись:

– Не могу участвовать в этой гнусной комедии.

Тишина была в учительской. Слышен лишь скрип стула, на котором недоумённо колыхалась сердитая Мунтяну, конспектировавшая сказанное. Захлопнув наконец блокнот, она произнесла:

– Я доложу… Я считаю, это вне всяких рамок… Это же вредительство какое-то!..

Разошлись все быстро и молча. Все, кроме Прокофьевой.

…Она медлила, перебирая на столе бумаги. Наконец собралась. Вышла на крыльцо.

День клонился к вечеру. Облака над днестровской поймой светились округлённо-белыми гребнями, отражаясь в озёрных зеркалах и речных излуках. Плавневые леса и камышовые чащи, окутанные сиреневой дымкой, такой нежной, такой манящей, жили своей сложной весенней жизнью. Там (казалось Александре Витольдовне) дышалось легко и свободно.

Ах как хотелось уйти туда! И – раствориться в зелёном омуте поймы. Спрятаться ото всех. Хотя бы на миг!

Из дневника пионера шестого класса Виктора Афанасьева:

…Отец пришел из чайной, после педсовета. От него пахло вином. Он сказал, что Бессонову – конец. И – засмеялся. И еще сказал: «Из-за таких дворянчиков Россия погибла». Почему погибла, я не понял. Ведь наоборот, стала Советским Союзом, самой лучшей страной в мире. Спросил его об этом, но он сморщился: «Ты со своими пионерскими мозгами всего не поймёшь». У мамы лицо стало белое, она чего-то очень испугалась и закричала: «Прекратите этот разговор!» Мы прекратили, и отец пошёл спать, сильно качаясь. Не сдержал он своего обещания.