Игорь Гамаюнов - Свободная ладья

По его возбуждённому лицу, лихорадочному блеску в глазах, пресекающемуся от волнения голосу было видно: это итог его давних, мучительных размышлений. Они показались Виктору крайне наивными, но он не стал разубеждать отца, впервые пожалев его. И потом, расставшись с ним, вспоминал не то, о чем они говорили, а его набрякшие мешки под глазами, проступившую на скулах сетку кровеносных сосудов и дребезжащий от неумолимо подступившей старости голос.

Но позже младший Афанасьев стал задумываться и над отцовской теорией , особенно – после поездки в Саратов.

…Сейчас, рассказывая Бессонову о последнем разговоре с отцом, Виктор вспоминал, как много лет назад, в Олонештах, два брата после долгой разлуки пели за столом неизвестные ему песни, и понимал – да, именно в песне они заново узнавали друг друга, возрождая себя, пропитывая себя силой и желанием жить.

– Идея хорового начала… Красиво звучит!.. – задумчиво сказал Бессонов. – Не ожидал я от Семёна Матвеевича такого душевного порыва.

Он помолчал, вслушиваясь в тишину, всматриваясь в живое звёздное небо, обнявшее бескрайнюю степь.

– Как надо было испугаться системы, чтобы под маской цинизма замуровать в себе живую душу. И – хорошие мысли. Они, конечно, наивные, но что-то в них всё-таки есть…

– Мечта о добром царе-батюшке?

– Не только… Ещё и мечта о включённости в общую культурную жизнь. Песня – это ведь культурный код. Как стихи Пушкина и Лермонтова. Они всегда со мной, звучат во мне, и поэтому я не одинок. Они моя Родина, хотя вырос я в Молдавии, а живу сейчас в Средней Азии. Ну а добрый царь-батюшка – это, конечно, не только символ справедливости, но и диагноз. Многое объясняющий. В этот символ рядятся все деспотические режимы.

– И до чего ж живуч!

– Его, на мой взгляд, подпитывает та самая вертикаль страха . Я её особенно ощутил здесь, насмотревшись на местных, довольно простодушных начальничков, одновременно и смешных, и противных. Эта вертикаль – система иерархического управления, в которой работает не закон, а сила чиновничьего места. Отсюда раскол народа на управляющих и управляемых , отсюда произвол. Вертикаль страха исключает горизонталь права . Законы становятся фикцией, и вот тут-то народ начинает мечтать о добром царе.

– Наверное, потому, что представляется простая схема: приходит честный человек, искренне желающий справедливости, и меняет систему управления. Круто или исподволь, в зависимости от характера. И народ ликует.

– Вначале – ликует. А потом видит: честный человек, развращённый бесконтрольной властью, перестаёт быть честным, заставляет подчинённых врать, преследует тех, кто говорит неприятную правду. Тут, в степи, я как-то услышал по «Спидоле», по какому-то «голосу», об одном судебном процессе…

Бессонов рассказал Виктору то, о чём давно говорили в Москве: о литераторе, написавшем по своим впечатлениям книгу о жизни в деревне, о колхозной бесхозяйственности. Автор был осуждён за клевету, отправлен на пять лет в лагеря. Читали по радио и отрывки из этой книги. Бессонов слушал, и ему вспоминались запаханные вместе с помидорами плантации в осушенной пойме Днестра. Напиши он про это книжку, его тоже обвинили бы в клевете.

– …Мечта о добром царе просто опасна. Её воплощение – косный режим, вынуждающий честных людей становиться циничными лгунами.

Они услышали позади себя шаги – Мария вышла на крыльцо.

– Какая тёплая ночь! А в Москве, по радио сейчас передали, идут дожди.

Мерцали звёзды над степью, шелестел камыш, возились собаки внизу, у крыльца, ворча и поскуливая. И Виктору казалось, что он прожил здесь не один день, а целую жизнь, длинную жизнь, у которой не было зримого начала и не предвиделось конца.

Жяман-Кара, Каракалпакская АССР, октябрь 1984 г.

Из письма А.А. Бессонова В. Афанасьеву:

…Наверное, я всё-таки старею: впадая в какое-нибудь настроение, долго ношу его в себе, словно боюсь с ним расстаться. Настроение же гнетущее. И не только потому, что стал уставать – раньше целый день с ружьём ходил без роздыха, сейчас сил хватает часа на два, не больше, – а ещё и потому, что мучает меня предчувствие больших потрясений.

Нет, не о моей судьбе речь, хотя я, конечно, скоро расстанусь с охотхозяйством, возраст диктует. И Лёша, видимо, тоже, но по другой причине – жена уговаривает переехать на Алтай, к родственникам, в посёлок со школой, детям необходимо систематическое образование, он же упирается. Но я сейчас не об этом.