Сара Аллен - Садовые чары

— Нет, не останавливайся, — сказала она, когда он оторвался от ее губ.

— Я не останавливаюсь, — сказал он, целуя ее в шею и подцепляя большими пальцами бретельки ее простого белого лифчика. Мышцы у нее на животе напряглись. Он принялся целовать ее грудь, коснулся губами соска. Его не оставляло ощущение, что все это уже было когда-то, и это вызывало у него недоумение. Он никогда раньше не был с Клер.

А потом он вспомнил.

Это было во сне.

Все это уже снилось ему раньше.

Он точно знал, что должно произойти дальше, он помнил этот запах, помнил, какая она окажется на вкус.

Это была она, его судьба. И все, что привело его сюда, в Бэском, в погоне за снами, которым никогда не суждено сбыться, все это было ради одного.

Ради одного сна, который стал явью.

Что-то просвистело мимо Клер и с глухим стуком шлепнулось на землю у ее уха.

Она открыла глаза и дюймах в шести перед собой увидела небольшое яблоко. Еще один глухой удар — и рядом приземлилось второе.

Опять она уснула под открытым небом. Это случалось уже столько раз, что она давно потеряла им счет. Клер уселась, стряхнула с волос грязь и машинально потянулась за своими инструментами.

Что-то было не так. Во-первых, земля, на которую она опиралась рукой, была теплой и мягкой. И воздух как-то странно холодил кожу. У нее возникло ощущение, что...

Клер опустила глаза и ахнула.

Она была обнажена!

А теплое и мягкое, в которое она упиралась, оказалось Тайлером!

Глаза у него были открыты, и он улыбался.

— Доброе утро.

На нее мгновенно обрушились воспоминания обо всех унизительных, безумных, немыслимых вещах, которые он проделывал с ней этой ночью. А еще секунду спустя Клер осознала, что сидит голышом и таращится на него как идиотка. Она поспешно прикрыла обнаженную грудь рукой и принялась озираться вокруг в поисках ночной сорочки. На ней лежал Тайлер. Клер дернула за край, и он сел.

Она через голову натянула сорочку, жалея, что нельзя продлить тот краткий миг, когда лицо ее было скрыто за тканью. О господи. Где ее лифчик? Она увидела его под ногами и поскорее схватила.

— Только ничего не говори, — выпалила она, поднимаясь. — Ты пообещал мне, что все забудешь. Не говори ни слова.

Тайлер сонно потер глаза, все еще улыбаясь.

— Хорошо.

Клер снова взглянула на него. В волосах у него запутался какой-то мусор и стебельки тимьяна. Он был в шортах, но с голым торсом. На коже у него повсюду темнели красные отметины, ожоги, которые оставила она, и все-таки, похоже, он ничего не имел против. Ни тогда, ни теперь. Как мог он делать это, всю ночь, не получая никакого удовольствия, только ради нее?

Она развернулась и двинулась по дорожке, но потом остановилась, услышав за спиной:

— Не за что.

От этих слов ей почему-то стало легче. Вот ведь самодовольная скотина! Он еще и ожидает, что она станет благодарить его! Она обернулась.

— Прошу прощения?

Он указал на землю у него под ногами.

— Ты сама написала это здесь.

Заинтригованная, Клер вернулась к нему и взглянула, куда он показывал. Там, выдаваясь над поверхностью, точно написанное из-под земли, явственно читалось слово «Спасибо».

Она зарычала от злости и, схватив с земли одно из яблок, что было силы запустила им в яблоню.

— Я этого не писала, — процедила она и обратилась в бегство.

Не успела она выбежать за калитку, как на землю начали падать крупные капли дождя. К тому моменту, когда Клер добралась до дома, небеса разверзлись и дождь полил как из ведра.

В тот вечер Фред ехал домой под дождем и думал о Джеймсе. Он позволял себе эти мысли, только когда находился в одиночестве, опасаясь, что кто-то может увидеть его и догадаться, о чем он думает.

Фред всегда знал, что он гей, но когда на первом курсе Университета Северной Каролины познакомился с Джеймсом, то решил, что наконец-то понял почему. Потому, что ему на роду было написано быть с Джеймсом. Мать Фреда умерла в своей постели, когда ему было пятнадцать; отец — за кухонным столом, когда Фред был в колледже. После этого ему пришлось бросить учебу и расстаться с Джеймсом, чтобы вернуться домой и занять отцовское место в лавке. Он тогда решил, что это был последний удар отца, что ему удалось-таки лишить сына того, благодаря чему он наконец-то почувствовал себя счастливым, несмотря на то что думали о нем люди.

Однако три недели спустя после душераздирающего прощания в университете Джеймс, к изумлению Фреда, неожиданно появился в Бэскоме.