Алекс Тарн - Пепел (Бог не играет в кости)

Напротив, они только помогали. Эмиссар «Красного Креста» — должность деликатная во всех смыслах, особенно в военное время. Мы вынуждены путаться под ногами у воюющих сторон, приставать к ним со всевозможными просьбами… например — о санитарном состоянии лагерей военнопленных, о продовольственных посылках, о статусе инвалидов и так далее, и тому подобное. Понятно, что это раздражает. В такой ситуации хорошие личные контакты могут сослужить превосходную службу. Стоит ли удивляться, что мне сопутствовал неизменный успех. С зимы 43-го мы получили разрешение Берлина распределять продовольственные посылки в восточных лагерях, в непосредственной близости к русскому фронту. Для сравнения замечу, что Советы последовательно отказывались сотрудничать с «Красным Крестом». Они предпочитали морить людей голодом, лишь бы не иметь дела с нами. И после этого еще говорят о бесчеловечности немцев!

Доктор Марти поручил мне использовать мои связи для инспекционной поездки в один из восточных лагерей, предпочтительно — в Аушвиц. О нем тогда распространялись особенно дикие небылицы, как, впрочем, и сейчас. Я приехал туда без предварительного согласования. Дежурный офицер у ворот рассмеялся мне в лицо, когда услышал, что я инспектор «Красного Креста».

— Будь вы хоть сам Господь Бог, — сказал он. — В эти ворота не входят без личного разрешения рейхсфюрера.

Но я не сдался. Парочка телефонных звонков в Берлин, и ворота распахнулись, как по мановению волшебной палочки. Вот что значат правильные знакомства! Меня принял сам комендант — офицер с безукоризненными манерами. Мы провели обстоятельную и очень приятную беседу за рюмкой превосходного коньяка. Комендант чувствовал себя очень неловко из-за того, что без санкции Гиммлера, он не может устроить мне подробную экскурсию по рабочему лагерю Аушвиц. Но я заверил его, что и без всякой экскурсии благодарности моей не будет границ. В конце концов, даже просто впустив меня на территорию лагеря, этот блестящий офицер рисковал собственной карьерой.

Собственно, все, что было необходимо, я уже увидел по дороге от ворот к административному зданию. Повсюду образцовая чистота, превосходные санитарные условия, аккуратные мусорные баки. Заключенные были на работе, и поэтому никто не слонялся по двору. Комендант охотно ответил на оставшиеся вопросы. Питательность суточного рациона превышала две с половиной тысячи килокалорий. С этого, конечно, не разжиреешь, но для нормальной жизнедеятельности вполне хватает. Во всяком случае, заключенный, подававший на стол, выглядел вполне упитанным. Продолжительность рабочего дня — десять часов, включая перерыв на обед. Уверяю вас, Ваша честь, даже сейчас есть множество свободных людей, которые работают дольше. А в тот момент речь все-таки шла о военном времени, когда Европа напрягала все свои силы, воюя на два фронта, когда каждая буханка хлеба была на счету!

Поверил ли я ему? Что за вопрос?.. Какие, скажите на милость, были у меня основания не верить? Передо мной сидел человек чести, человек моего круга. Да он скорее пустил бы себе пулю в лоб, чем осквернил свои уста ложью. Поймите меня правильно, Ваша честь. Конечно, Аушвиц не показался мне лагерем отдыха для старшеклассников привилегированной цюрихской гимназии. Трудовой лагерь заключенных — ужасное место, как его ни обустрой. Особенно, если он расположен в дикой полуазиатской стране. Если не ошибаюсь, я именно так и выразился в своем отчете: «ужасное место». Но я ведь и ехал инспектировать «ужасное место», разве не так? Пока существуют преступления и войны, существуют и подобные ужасные места. В мои обязанности как представителя «Красного Креста» входила проверка лагерей — трудовых, исправительных, для военнопленных… лагерей, а не Венского Оперного театра! И, если судить по этой шкале, то порядок в Аушвице следовало признать близким к идеальному.

Слышал ли я другие мнения? Конечно, слышал… Но, обратите внимание: эти другие мнения исходят в основном от интересантов, пропагандистов, людей, ничего не видевших своими глазами, но, тем не менее, громогласно и агрессивно излагающих выгодную для себя версию происходивших тогда событий. Я же говорю только о том, что видел собственными глазами. Вы имеете дело со швейцарским офицером, человеком чести, который не станет лгать ни при каких обстоятельствах. Конечно, я мог бы потом напридумывать всяких небылиц в угоду господствующей сейчас лжи, и никто бы меня за это не упрекнул, напротив, все вокруг принялись бы бурно аплодировать. Но лгать — ниже моего достоинства, Ваша честь. Меня спрашивают: видел ли я дымящие трубы? Видел, но что в этом особенного? Любая котельная дымит, что же говорить о трубах лагеря, рассчитанного на десятки тысяч людей, который, к тому же, представляет собой гигантскую фабрику? Где вы видели фабрику без дымящих труб? Мне говорят: запах горелого человеческого мяса… Что за чушь! Не чувствовал я там никакого особенного запаха. Обычная индустриальная вонь.