Алекс Тарн - Пепел (Бог не играет в кости)

Отчего хотелось? А черт его знает… видимо, для полноты картины. Берл не любил оставлять за собой неясности там, где, не затрачивая особых усилий, можно было восстановить картину во всей ее полноте. В конце концов, никогда не знаешь, какая именно деталь пригодится тебе в будущем. Существовало и еще одно, не менее важное соображение. Судьба турагента могла служить ясной индикацией дальнейших намерений противника. Убийство, например, означало бы стремление обрубить концы, спрятаться, уничтожить последнюю связь со злополучным слитком. Если же, наоборот, Берла встретит живой и невредимый старик Брайтнер, то это будет свидетельствовать о желании продолжить игру… ну, скажем, назначить нахальному шантажисту встречу с сюрпризом или начать торговлю, или еще что-нибудь в том же духе.

С улицы через витрину было трудно что-либо разглядеть — к свисающим с потолка фанеркам прибавился стенд, рекламирующий отдых в Индонезии. Это не очень понравилось Берлу. Против самой Индонезии он не имел ничего, но стенд расположился уж больно некстати. На двери висела табличка «открыто». Берл миновал агентство, перешел улицу, купил газету в ближнем киоске и понаблюдал за входом в «Колумб». В течение следующего получаса там не произошло ровным счетом ничего подозрительного. Зашла пара пенсионеров; они задержались внутри на вполне подходящие случаю десять минут, а выйдя, еще некоторое время рассматривали фотографии, тыча в витрину пальцами и радуясь предстоящей радости. Затем появилась длинноногая брюнетка в черных очках, покрутилась перед дверью, покусывая лакированный ноготь и вошла внутрь. Берл еще немного подождал… брюнетка не выходила. Что ж, так оно даже лучше. Он свернул газету и пересек улицу.

Внутри было тепло, тихо и спокойно; густой строй фанерок выжидательно покачивался, примериваясь к берловой макушке. За брайтнеровским столом никто не сидел. Брюнетка, посасывая искусанный палец, изучала индонезийский стенд. Очки она так и не сняла.

— Какое яркое солнце, не правда ли? — благожелательно заметил Берл, кивая на фото. Брюнетка вынула палец изо рта и улыбнулась.

— Проходите, я сейчас!.. — женский голос доносился из-за приоткрытой двери во внутреннее помещение. Туалет? Кладовка?.. Берл неосмотрительно повернул голову и тут же получил Французской Ривьерой по темечку.

— Опа!.. Солнечный удар! Наденьте шапочку… — не оставаясь в долгу, хихикнула за спиной брюнетка.

— Мне бы господина Брайтнера! — крикнул Берл, адресуясь кладовке. — Мы с ним договаривались на утро.

— Я его заменяю, — отвечал женский голос. — Подождите минутку, я сейчас…

И в самом деле, она уже выходила из кладовки, на ходу вытирая полотенцем лицо под длинными светлыми волосами.

— Значит, все-таки туалет… — подумал Берл и замер. Из-под полотенца на него смотрело пристальное пистолетное дуло.

— Привет, Мухаммад! — сказала блондинка и улыбнулась знакомой медленной улыбкой. — До Дааба довезешь?

На этот раз она была одета не в эфемерную распашонку, а в строгий рабочий костюм, конечно же, мышиного цвета… но дела это не меняло — перед Берлом, надежно держа его на мушке, стояла та самая, даабская Клара. Он открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, неважно что — в таких ситуациях нужно побольше говорить, тянуть время, ловить удачу… Но сбоку за спиной возникло какое-то движение, Берл почувствовал укол в плечо, и все вокруг сразу завертелось, как в воронке, стремительно завихряясь вниз, вниз, вниз, в темноту.

Моя фамилия Вессель, Ваша честь. Государственный советник первого ранга, доктор Морис Вессель. Достойный швейцарский род, из поколения в поколения верой и правдой служивший республике на самых ответственных должностях в армии, полиции и министерствах. Никакого отношения к молодому человеку по имени Хорст Вессель, сочинившему песню, которая стала впоследствии гимном немецких штурмовиков, я не имею. Сообщаю превентивно, потому что, согласно моему опыту, этот вопрос всегда всплывает рано или поздно. Вы ведь не первый, с кем я говорю на тему моих тогдашних отчетов. Раз в два-три года обязательно находится журналист или режиссер, которому непременно требуется интервью с Морисом Весселем. Я никому не отказываю. Мне нечего скрывать и нечего стыдиться. Хотя вынужден отметить нескрываемую враждебность, с которой я обычно сталкиваюсь в ответ на мою вежливую готовность к сотрудничеству. Сначала меня это расстраивало, но теперь я привык. Повторяю, мне не в чем винить себя. Совесть моя чиста, а это главное, не так ли, Ваша честь?