Алекс Тарн - И возвращу тебя…

— Итак, они уехали на джипе «тойота», обещав вернуться в десять. Помню, я взял двух оставшихся девушек на прогулку по Кармелю. Мы прекрасно прошлись по променаде, полюбовались на закат, на хайфский залив и на бахайские сады, посидели в кафе на террасе одной из гостиниц. После мороженого девочки окончательно оттаяли, и хотя мы по-прежнему общались лишь при помощи улыбок и междометий, я все больше убеждался, что приобрел не только качественных работниц, но и славных подружек. Хорошие отношения важны в любом бизнесе.

— Мы вернулись домой в девять. Девушки казались усталыми, я отправил их спать, а сам уселся ждать перед телевизором. На стол я положил два конверта, надписав их соответственно «Вики» и «Гили». Мне хотелось торжественно вручить им заработанные деньги немедленно по возвращении. Понимаешь, расставание с «нетронутостью» обычно сопровождается легкой депрессией, а как известно, нет лучшего лекарства от грусти, чем крупная сумма в долларах.

— Они не вернулись ни в десять, ни в одиннадцать. В час ночи я уже начал беспокоиться всерьез, и тут в дверь позвонили. Это была полиция. Гили подобрал случайный водитель на береговом шоссе. Она бежала вдоль обочины — вся в крови, босиком, в шоке, не соображая, где находится и что делает. Водитель сразу же отвез ее в полицию; те тоже времени не теряли и отправили на место патрульные машины. После непродолжительных поисков в дюнах был обнаружен джип, два трупа — Вики и моего клиента, оказавшегося, кстати, довольно известным профессором, а также тяжело раненного парня с матовыми глазами. Он-то и назвал мой адрес.

— Потом было следствие, суд. Я проходил в качестве свидетеля. Гили молчала, как рыба, а матовый валил все на нее. Но улики говорили о другом. Экспертиза показала, что старшую сестру буквально замучили до смерти: сильно избили, изнасиловали, порезали во многих местах… короче, ужас. Повесить это на Гили было бы просто дико. В итоге парень получил свои два пожизненных — за Вики и за профессора. А Гили, по-моему, отправили в Тирцу — женскую тюрьму для незаконных иммигранток…

Чико потянулся к бутылке.

— Подожди, — остановил его Берл. — Сначала закончи. Что было дальше?

— Дальше? — Чико устало потер лоб. — Девушек у меня отобрали сразу, как нелегалок. С тех пор я их не встречал. Говорят, одна их них до сих пор кантуется здесь, на Тель-Барухе. Ну а дело я закрыл и больше к нему не возвращался…

— Да хрен с ним, с твоим делом, — нетерпеливо перебил его Берл. — Что стало с Ангелиной? Ну, с Гили, как ты ее называешь…

— Аа-а, с Гили… не знаю. Выслали, наверное… что еще с ними обычно делают? Я в последний раз видел ее на суде, в мае девяносто второго. Ребенку был уже месяц.

Берл поперхнулся.

— Что ты сказал? Ребенку? Какому ребенку?

— Как это «какому»? — Чико выкатил на Берла карие, налитые кровью и араком глаза. — Ее ребенку. Девочке. Гили родила в тюрьме, в апреле. Она попала ко мне беременной, каппара. На четвертом месяце. А вы не знали? Было во всех газетах…

Он налил себе очередной стакан, выпил и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула. Берл повернулся к Кольке, прикидывая, с чего начать. Более всего его беспокоили традиционные Колькины методы «общения» с бывшими и нынешними сутенерами. Как-то не хотелось уходить отсюда, оставив в углу труп местного завсегдатая Чико Наима. Да и потом, в данном конкретном случае эта кара не выглядела бы справедливой. Конечно, назвать Чико приятным было бы большим преувеличением. Мразь мразью, если по-честному. Когда-то торговал женщинами, теперь торгует голосами. Когда-то держал публичный дом, теперь ищет себя в большой политике. Разница, если и есть, то небольшая. Клоп паршивый — раздавить и забыть… Но, с другой стороны, если за такое давить, то придется иметь дело с миллионами…

— Ну что ты молчишь? — взмолился Колька. — Ну скажи уже… она умерла, да? Умерла?

— Значит так, Коля, — сказал Берл, стараясь звучать сухо и по-деловому. — Этот тип держал тут до конца 91-го маленький кабинет на пять-шесть девушек. В ноябре к нему попали четыре девушки из Рашидовой партии, включая Вику и Гелю. Он был уверен, что они приехали по своей воле. Правду узнать просто не успел — по-русски не говорит…

— Да черт с ним, с уродом! — перебил Колька. — Что ты мне про него плетешь? Гелька жива? Нет? Ну не тяни ты, Кацо, у меня уже жилы болят…

— Когда Чико в последний раз ее видел, была жива. В мае девяносто второго, в местной женской тюрьме за нелегальную эмиграцию. Он полагает, что позднее ее выслали назад в Россию, но не уверен. А вот Вика…