Евгений Попов - Тихоходная барка Надежда (Рассказы)

Ох, как башка-то утром разламывалась, господи боже ты мой! Мать плачет, ты, говорит, совсем дурной сын стал, непослушный. Раньше ты не такой был. Ну, я слез мамашиных выносить не могу, ведь и у меня сердце есть, огромное сердце, я говорю: "Это, мать, ничо, это так, случайно". А у самого аж помутнение в глазах, ничего не понимаю.

Надел штаны, пальто и вышел на улицу. Трудовой народ кувать идет, и я вместе с ним. Только вдруг что-то как закружит меня, как толкнет.

- Ага, - соображаю, - остаточная деформация.

Народ на меня не то что с опаской смотрит, а вообще доброжелательно, как на родного.

А навстречу мне и сам Саша. Важный, степенный, в очках. Деформация у него всегда пластическая. Остановились мы и так хорошо заговорили, что все беды за экран, за море-окиян уплыли - и безденежье хроническое, и бедокурство наше. Вот мама только все упрямилась, головой качала седенькой, укоряла нас да потом и сама развеселилась: "Черт с вами, ребята. Ох, и озорники ж вы мои". И так хорошо мы о чем-то заговорили, что народ даже шаг притормозил: завидно ему стало, что не спешим мы кувать, а вот стоим, по-человечески беседуем и в трамвай не лезем, пуговиц своих-чужих не рвем и не суетимся...

И, чтоб не смущать народ, пошли мы туда, где еще вчера наш НИИ стоял, где мы лаборантничали за семьдесят пять рублей минус всякое уважение.

Смотрим, аи, а он и сегодня на месте. И зазывает начальник Тумаркин нас к себе в кабинет, где кресло его, задницей вчера окончательно расплавленное, за ночь закристаллизовалось в форме того же кресла, и зачитывает нам приказ об увольнении по статье 47 КЗОТ за халатное отношение, нетрезвый вид и прочие каверзы.

Тут мы с ним немножко поборолись и добились, чтоб он изменил формулировку на "по собственному желанию", отчего и друзьями с Тумаркиным расстались, руки нам жал, напутствовал.

И вот идем по улице, думаем, куда пойти - учиться? Или работать? Кто его знает... А может, к сапожнику в пай? Он-то, поди, не умер еще, его ведь никакая физика, никакая химия не берет.

Легок на помине и сапожник появляется, вполпьяна уже, а может, и на старых дрожжах, со вчерашнего... Сообщает:

- Русский народ, вишь, по двум законам живет. Один - бу сделано, а второй - ... с ним. "Пить не будешь больше?" - "Бу сделано". - "Уволим, ежели что еще такое". - "А ну и ... с ним". - "Холодно. Пальто надо купить". - "Бу сделано". - "Эх, холода настали, а нету пальта". - "Ну и ... с ним". Поняли, пацаны? Мы-то пока по второму закону поживем, а потом можем и по первому, это уж как возжелается. И идем мы той же улицей, что вчера за жидким кислородом шли. Потеплело малость, снежок реденький стелется. А я все думаю: ну вот уволили нас - это ладно, но - НИИ-то наш, распроклятый научно-исследовательский, взрывался вчера или нет - хоть убей не помню.

А больше никто об этом не думает.

Поэтому одинок я на свете, как штык проигрывателя посредине черной, черной, чернющей пластинки.

Сам я - милиционер. Я был милиционер, я есть милиционер, и я буду милиционер, пока не умру или не наступит коммунизм, когда меня как должности уже будет не надо.

В чем мне довольно сомнительно, чтобы меня когда-нибудь было не надо как должности. Порядок всегда должен соблюдаться и всегда может нарушаться. Вдруг человек, допустим, сорвет цветок с коммунистической клумбы? Впрочем, этот пример у меня неудачный, а более удачного я не могу придумать, потому что не могу представить, какие нарушения могут быть при коммунизме.

Из этого вы можете подумать, будто я не верю в коммунизм. Но тут вы ошибаетесь: было бы очень глупо с моей стороны не верить в коммунизм. Просто мне иногда очень трудно представить, как все будет: ну вот, например, насчет нарушений. Но я верю, что не за горами оно - это наше светлое будущее, ради которого рождались и погибали различные светлые умы.

Так что я - милиционер. Нравится это кому или не нравится. И работаю я хорошо. Может, это у кого вызовет веселое зубоскальство, но я вам еще раз твердо повторяю: "Я работаю хорошо". Если я веду алкаша в коляску, то я его веду хорошо в коляску. Вы, конечно, можете смеяться надо мной, что я хорошо веду алкаша в коляску. Ну, а почему вы его сами не ведете в коляску, допуская лежать на виду у всех, обмочившись и облевавшись, испуская нецензурную брань? А?

Или вот вы можете обидеться на меня, что я вывернул хулигану руку. Да так, что у него там что-то хрустнуло. А что как если он перед этим намахивался финским ножом и кричал, что выпустит мои кишки? Как вы думаете, мне нужны кишки или я могу перебиться без кишок? Нет, шалите. На все ваши претензии я отвечаю твердостью и на этом разговор о своей профессии прекращаю, потому что не об этом разговор.