— Кто ж они такие, ваши родственники, что "ориентировочно имеются", каковы их фамилии, местонахождения адресатов? - вынуждаемы спросить мы. Он же в ответ:
"Люди!" - Точка. - "Человечество!"
— Верите, выходит, в Бога? - подрезаем.
— Нет. Не умею, - отвечает. - Верю в науку, технику, как у Шукшина, в гуманизм и литературу, как у Леонардо да Винчи. Моя вера открывает мне выси.
"Выси не эта вера открывает", - хотели напомнить мы, но скрылись, затаились с целью бдительности, в интересах служебного долга и так это громко, весело ему говорим:
- Это хорошо, что Бога нету. А вы вот возьмите, дружок, да и напишите фамилии, адреса, пол всех тех этих
родственников, что, по вашим утверждениям, скрываются за границей. Или - озаряет - или это ваша шутка столь нелепая? Так не время и не место шутить, вы находитесь в официальном учреждении...
И думаем: "О Боже! Сладкосердый ты наш! Зачем ты оставил нас! Что они делают с нами! Почему запретили? Почему не позволяют ничего - мы б ему сейчас бы сразу бы в рыло бы кулаком бы, бороденку бы эту поганую повыщипать бы, по струночке- "Кррругом! Шагом арш!". Какие, о Боже мой, настали постыдные, слякотные времена! Так и кажется - живем в девятнадцатом веке, и еще далеко, страшно далеко до зари, озарившей своими сполохами и сияньем весь мир!"
В ответ спрашиваемый задумчиво покрутил вышеупомянутую бороденку и дал показание, что он является кандидатом технических и философских наук, редким специалистом среднего звена, одним из немногих по ларинго-фонной электрокардиодиагностике что мы и без него знали, так как это было написано в анкете, которую он написал. Национальность - русский.
- Не знаю я, не знаю я никаких фамилий. Какие у них фамилии? Я их ихних фамилий написать не могу, по
тому что я не знаю ихних фамилий. Черт их знает, какие там у них фамилии. Может, Ивановы, а может, и Шапиро... Кто знает ихние фамилии? Вы знаете, так вы и пишите, а я не знаю...
Грубит. Крутит. Мы тогда предложили ему ложный, тонко рассчитанный компромисс:
— Хорошо. Значит, пишем с ваших же слов - "Пред
полагаемые фамилии родственников за границей Ивановы или Шапиро...".
— Нет!!! (И чуть ли не ощерился даже, представьте себе!) Я этого не говорил, я говорил, что не знаю.
— Как-то странновато у вас получается, - удивились мы. - С одной стороны, есть, а с другой стороны, вы их не
знаете, - приперли мы его так, что он стал вынужден говорить:
— Моя фамилия - Иванов, стало быть, и ихняя фамилия может быть "Иванов", если только они ее уже не сменили на "Шапиро" с целью процветания бизнеса при помощи международного сионизма.
— Отлично! Молодец! - тайно возрадовались мы, имея определенный результат разговора. - К фамилиям мы по
позже вернемся...
ГОЛОС ПИСАТЕЛЯ, ГЛЯДЯЩЕГО В ОКОШКО (писатель, кстати, тоже персонаж довольно положительный, но в данном конкретном случае испытывает частные сомнения, связанные с плохим творческим самочувствием и скверной погодой) ...ни к чему никогда возвращаться не надо. В частности, не нужно бы заканчивать и это "произведение", потому что все равно - или его придут и отберут в холщовый мешок к уже имеющемуся, или его какой-нибудь "негодяй" куда-нибудь... а потом где-нибудь... etc. А лучше вот вам другое - вот вам финал другого произведения, старт которого, размером в два машинописных листа с условным заглавием "Князь Кропоткин, или Чушь собачия, подохшие крокодилы штабелями лежат, суки...", находится в уже упомянутом знаменитом холщовом мешке, то есть на месте, в связи с чем мы вынуждены поменять название текста, взять псевдоним и озаглавить все это:
ПОП ЕВГЕНЬЕВ
отрывок из текста, забытого быть взятым в холщовый мешок 19 ноября 19... года
……………………………………………………………………………………………………………
И, сильно наклонившись назад, заложила куда-то вперед маленькую свинцовую пульку.
- Между нами все кончено! - крикнула она.
Грянул выстрел. Зазвонил будильник. Мой знакомый ошарашенно вскочил, совершенно не будучи убитым. Водя туманной головой, он обнаружил среди привычного интерьера корявый обрывок бумаги с ярко-пунцовой помадной надписью:
Между нами все...
Проснулся и стал искать в понятном умопомрачении упомянутую пульку либо хотя бы какой-нибудь бы след бы от нее. Лез под кровать, там, в перьевой пыли и прохладном мраке, обнаружил лишь то, что девушки обычно подкладывают в лифчик, дабы его современная грубая ткань не терла им восстающий античный сосок. Прокладочка!
Читать дальше