Питер Устинов - Старик и мистер Смит

Детина осклабился.

— Теперь я знаю, как я вас узнал.

— Как же?

Лютер постучал пухлым пальцем по своей здоровенной башке:

— Мозги сработали.

Старик серьезно кивнул и сказал, обращаясь к доктору:

— У вас больше не будет с ним хлопот. Кстати говоря, никакой он не сумасшедший. Он просто фантазер, а это редчайшая и самая ценная из форм психического здоровья.

Бэйсинг обернулся к санитарам:

— Ладно, мужики, пошли. Жрать охота.

Подхватил своих конвоиров под мышки и, не обращая внимания на их вопли, вынес из кабинета.

— Вы, должно быть, очень собой гордитесь, — уязвленно молвил доктор Кляйнгельд.

— Это мне не свойственно. Ведь мне не с кем себя сравнивать.

— Господи, что же мне написать в заключении?

— Правду.

— Чтобы меня сочли психом?

Старику дали успокоительное, и он сделал вид, что тут же уснул, — не хотелось тратить время на болтовню с хорошенькой чернокожей медсестрой, чьему попечению его вверили. Нужно было как следует обдумать все случившееся.

Когда сестричка вышла из палаты, Старик чуть приоткрыл веки и увидел, как мягком свете гаснущего дня меж коек пробирается некий азиат в больничной в пижаме.

Старик окончательно открыл глаза и строго спросил:

— Что ты тут делаешь, Смит?

— Ш-ш-ш, — шикнул азиат. — Я примеряю камуфляж. Теперь я Тосиро Хавамацу. По-моему, неплохо получилось. Пора отсюда сваливать, а ты можешь оставаться, если хочешь.

— И куда же ты намерен отправиться?

— В Нью-Йорк. Вашингтон не по мне, тут твоя епархия: дискуссии о морали, лоббисты, коррупция в верхних эшелонах власти и прочая, и прочая. А я подамся в Нью-Йорк. Его называют Большим Яблоком. Помнишь то маленькое яблочко в саду, название которого я забыл? Мне еще пришлось там научиться ходить на чреве своем. В Нью-Йорке правит плоть: тут тебе и наркотики, и проституция, а ко всему этому — аккомпанемент высоконравственных речений. В общем, как там говорят, моя тусовка.

— А как же ты без денег?

И из-под одеяла выпорхнули радужные купюры — миллионы и миллионы иен.

— Вот спасибо, — обрадовался Смит, распихивая деньги по карманам. — То есть я хочу сказать, домо аригато годзаимас. Правда, немножко «зелени» я уже наворовал. В больнице это проще простого. Здесь на первом этаже есть чудесная комнатка, где хранятся ценности, принадлежащие пациентам. Теперь мне нужна какая-нибудь одежда и еще очки. Ага!

Мистер Смит как раз заметил на соседней тумбочке очки. Они принадлежали болящему, который размещался на соседней койке и имел неосторожность уснуть. Смит проворно цапнул их, и страницы книжки, в которой очки выполняли функцию закладки, неспешно сомкнулись.

— Зачем ты это сделал? — укорил похитителя Старик. — Тебе и очки-то никакие не нужны. У нас с тобой зрение идеальное, а этот бедняга в них нуждается.

— Настоящий японец без очков не бывает.

— А что я буду делать, если этот человек проснется и спросит, где его очки?

— Очень просто. Он просыпается — ты засыпаешь.

— И ты оставляешь меня без легальных долларов?

— Так пойдем вместе! Сейчас я наведаюсь в рентгеновский кабинет, разживусь какой-никакой одежонкой. Кстати, в карманах и доллары наверняка обнаружатся. На дорогу должно хватить. В семь тридцать отходит «Борзая», это такой автобус-экспресс. К полуночи или около того будем в Нью-Йорке.

— Что ж, поезжай. Я попозже.

— А если на экспресс опоздаешь?

— Ничего, разыщу тебя в какой-нибудь обители порока.

— В Нью-Йорке их без счету. Что меня несказанно воодушевляет. Например, я слышал много хорошего о бане для голубых на Сорок второй улице. Называется «Оскал Уайльда».

— Баня для голубых? Что это? Какие-нибудь оргии с использованием краски?

— Да нет, обычная педриловка. Баня для гомосексуалистов.

— Правда? Есть такие бани?

— Ох, до чего же ты темен.

— Но зачем японскому бизнесмену идти в такое место?

— К тому времени я уже перестану быть японским бизнесменом. Поменяю иены на доллары и вновь превращусь в Смита. Эта ипостась более приемлема для туземцев. Что же касается бани, то туда я отправляюсь вовсе не любоваться земными пороками. Меня интересует раздевалка, где наверняка можно раздобыть прелюбопытные тоги, оставленные купающимися.

— Ты что, решил наворовать себе целый гардероб? Я этого не допущу. Пока ты со мной, я за тебя отвечаю.

— Я поступлю по-честному. Вместо того, что сопру в бане, оставлю то, что спер здесь. Это будет не воровство, а честный обмен.