Марина Юденич - Ящик Пандоры

Татьяна задумчиво посмотрела на свои тонкие, ухоженные руки, словно они в состоянии были ответить на этот вопрос. Нет, руки, хрупкие, усталые, безвольно лежали поверх страниц. И тем не менее вопрос не отступал, не растворялся в пульсирующем потоке сознания. Следовательно, ответ на него был отчего-то важен. И Татьяна продолжала рассуждать вслух:

— Одиннадцать из тринадцати ничем не могут быть тебе полезны. Но список отчего-то представляет ценность. Выходит, ценность заключается в оставшихся двоих. Выходит так, хотя это как-то слишком просто. Допустим, оба когда-то давно консультировались у Василевской, а потом отчего-то прекратили консультации. И что же? Разве это лает мне основания позвонить им и предложить свои услуги? А почему бы и нет? Они не знают меня, следовательно, они не знают, что я всего лишь секретарша. Поэтому я могу быть ассистентом, ученицей, продолжательницей, словом, человеком, которому Василевская передала часть своей практики, в том числе и бывшей. Возможен такой вариант? Вполне возможен. Ванда сама рассказывала, что подобная традиция существует на Западе. Но не у нас, сетовала Ванда. Правильно, у нас это не принято. А кто об этом знает? Может быть, у нас это не было принято? А? Звучит вполне правдоподобно.

Татьяна наконец позволила расслабиться своему словно окаменевшему телу и откинулась на спинку кресла. Она ощущала абсолютный покой, полную ясность сознания, и это давало уверенность, что мысли ее движутся в правильном направлении.

«Нет, вся история со списком не могла быть случайной — вплетались в канву ее сознания новые мысли, — и то, — что дано было увидеть мне сначала, было всего лишь испытанием. Испытанием моей зрелости, моей уверенности в том, что я хочу и могу этим заниматься, в конце концов. И я его чуть было не провалила. Но «чуть», слава Богу, не считается. Я все же сумела разглядеть главное. Самое главное. Ведь мне в руки передаются не просто бывшие клиенты Ванды, а ее ПЕРВЫЕ клиенты. Вот в чем суть. И знак. И символ».

Татьяна почувствовала, как от волнения, мешающегося с восторгом, холодеют руки и сердце бьется в груди часто и сильно, словно пытаясь вырваться наружу, чтобы самолично, предметно и персонально принять участие в том долгожданном прорыве, к которому упрямая Татьяна карабкалась, в кровь стесывая и руки, и чувства, и его, кровоточащее свое сердце.

Ждать более она не могла и не хотела: Стрелки на часах чуть-чуть переползли за одиннадцать — это было еще не так поздно, чтобы звонок считался совсем уж неприличным.

Она набрала номер человека, значащегося в списке первым.

В трубке мучительно долго звучали длинные гудки, звонить дольше становилось уже непозволительно, и Татьяна после каждого гудка давала себе слово, что на следующем непременно положит трубку. Но — держала… Наконец гудок оборвался практически на середине. В трубке раздался щелчок, послышалась какая-то долгая непонятная возня, а потом дребезжащий старческий женский голос слабо отозвался:

— Слушаю.

— Добрый вечер, — вкрадчиво и дружелюбно начала Татьяна (уж что-что, а искусство разговаривать по телефону с клиентами Ванды она освоила вполне), — простите, что беспокою вас так поздно, но почему-то не могла дозвониться раньше…

— Слушаю, — снова повторила старуха, которая либо не расслышала всей Танькиной тирады, либо попросту не придала ей значения. «Совсем все запушено…» — констатировала Танька, но решила не отступать.

— Простите, могу я поговорить с Михаилом Борисовичем? — по-прежнему вкрадчиво, но на полтона выше старательно выговорила она в трубку и на этот раз была услышана.

— Как вы сказали, вы хотите говорить с Мишей?

— Да, да, если можно, я хотела бы услышать Михаила Борисовича.

Но это как раз-таки совершенно невозможно, дорогая. — Старушка вполне втянулась в беседу, хотя ее ответ несколько обескуражил Татьяну.

Почему, простите?

А вы, простите, кто будете, дорогая? — Старушка проявляла все больше прыти, и, слегка растерявшись от этого, Танька допустила ошибку, за которую позже была готова растерзать себя в клочья, как давеча злополучные бумаги, хотя в данном случае эта ошибка ни на что существенным образом не повлияла и повлиять не могла.

— Я — секретарь Ванды Александровны Василевской. — Если вы помните, Михаил Борисович некоторое время назад у нас консультировался, и я бы хотела сейчас… — Татьяна уже прикусила язык, попыталась выровнять ситуацию, сообщив, что Михаил Борисович консультировался не у Ванды Александровны, а «у нас», и готова была выпутываться из собственного капкана дальше, но старушка перебила ее неожиданно желчным и даже злым замечанием. Впрочем, ее можно было понять.