Марина Юденич - Ящик Пандоры

Снегурочка расплела свою роскошную косу и, небрежно проведя несколько раз расческой по волосам, оставила их свободно лежать на плечах пышным золотым облаком, в ореоле которого яркий, почти сценический грим на лице сразу показался грубым и совершенно неуместным. Она извлекла из сумочки флакон с лосьоном и косметическую салфетку: нелепые краски скоро исчезли, и в зеркале отразилось узкое породистое лицо с большими грустными глазами и тонким носом, который совсем не портила легкая, едва заметная горбинка. Единственная лампочка под потолком подсобки светила еле-еле, но и в ее тусклом свете было видно, что женщина, без малейшего удовольствия и даже симпатии глядевшая на себя в маленький овал зеркала, еще молода и довольно красива, но очень сильно устала и не очень тщательно, по крайней мере последнее время, следит за собой.

Все это было абсолютной правдой, поскольку жизнь усталой Снегурочки — Лены Ткаченко — с некоторых пор мало располагала к тому, чтобы уделять своей внешности серьезное внимание.

Профессиональная трагедия Лены Ткаченко была, безусловно, ее личной трагедией, но одновременно это была трагедия и еще доброго десятка, если не сотни, таких же, как она, телевизионных девочек, шагнувших, совершенно добровольно и с великой радостью даже, в пасть гигантского молоха, скромно именующего себя теле центром. И сразу же он, словно пытаясь распробовать новую карамельку, высосал из них все силы, надежду, веру, представления о чести, таланте и дружбе — словом, все жиденькое, мягкое, сладкое и вообще приятное на вкус, что нашлось в запасниках их юных душ; потом немного пожевал своими стальными челюстями, окончательно дробя в мелкую крошку надломленную уже психику, и, распробовав наконец, сообразил, что это не совсем то, чего вечно требует его прожорливое ненасытное чрево. Тогда молох сыто рыгнул, досадливо сплюнул, далеко прочь от себя отбрасывая кровоточащие останки, вновь широко разинул пасть и высунул из нее длинный, покрытый липкой слизью язык в ожидании очередной порции счастливых, восторженных жертв.

Лене Ткаченко пришлось претерпеть, возможно, даже более других, поскольку она миновала весь изуверский технологический цикл производства телевизионных звезд и даже вышла в эфир с собственной информационно-аналитической программой, которая принесла ей некоторую популярность и замелькала в каких-то рейтингах. Но именно в этот ее звездный час современная российская история надумала вдруг в очередной раз радикально изменить направление своего стремительного движения. Флагманские машины исторического автопробега вместе с их водителями и пассажирами с неизбежностью оказались на обочине, их немедленно нагнали, обдав извечной грязью российских дорог, следующие экипажи и стремительно промчались мимо, оставляя аутсайдеров писать мемуары и создавать новые политические движения. Однако в этих экипажах наряду с прочими ожидающими своей очереди томились и новые телевизионные звезды, которым было о чем информировать и что анализировать в бесконечно струящемся и безразличном ко всему эфире. Словом, программа Елены Ткаченко была снята с эфира без комментариев, как любила, к слову, приговаривать она сама, избегая особо острых углов и нежелательных последствий. Не избежала.

С той поры минул почти год. Лена перебивалась случайными заработками и, как кощунственно это ни звучит, благодарила Господа за то, что в этом мире она совершенно одна и, следовательно, плечи ее не отягощены грузом ответственности за чьи-то еще судьбы. Два недолгих ее брака довольно легко, без особых потрясений для нее, распались; Бог детей не послал; а воспитавшую ее без отца, имя которого в маленькой семье даже не упоминалось, матушку Лена схоронила несколько лет назад. В наследство досталась ей большая уютная квартира, полученная в далекие сталинские годы ее дедом, конструктором военной техники, и только что отстроенном тогда жилом массиве недалеко от центра Москвы, предназначенном для московской научной интеллигенции средней руки. Микрорайон этот и сейчас считался довольно престижным и особую привлекательность ему придавали близость шумного столичного центра — с одной стороны, и зеленый, почти парковый массив, в который за эти годы превратился сквер, разбитый первыми жильцами во дворе своих домов, — с другой.

Огромная коробка гигантского супермаркета появилась рядом с микрорайоном совсем недавно и к вящему удовольствию его жителей, не в пример стеклянной башне офисного центра, втиснутой чьим-то волюнтаристским решением прямо в центре сложившегося старого массива.