Марина Юденич - Ящик Пандоры

На следующий день почти все столичные газеты, а также информационные программы радио и телевидения в числе главных новостей дня сообщили о внезапном самоубийстве известного российского предпринимателя, возглавлявшего один из крупнейших в стране финансово-промышленных холдингов. Как стало известно журналистам, минувшей ночью он застрелился в своем кабинете, расположенном в престижном офисном центре, объединившем под своей крышей несколько крупных финансовых структур и прозванном в народе, из-за необычного архитектурного решения, башней.

Четыре зверских убийства, совершенных на протяжении довольно короткого отрезка времени в микрорайоне, прилегающем к знаменитой башне, прессой были оставлены без внимания. В милицейских отчетах все они довольно скоро были отнесены к категории нераскрытых преступлений, причем высшее руководство по этому поводу проявило несвойственную ему терпимость и даже смирение.

Зима ворвалась в город отчаянным кавалерийским наскоком, разом положив конец слякотным капризам втянувшейся осени. Хлестко ударила загостившуюся соперницу звонким морозом, всюду стремительно напела свой порядок, запорошив унылые следы осени первым, настоящим, кипенно-белым снегом, ослепительным в своем нарядном великолепии. Враз прояснилось хмурое небо, наполнившись яркой холодной лазурью, в которой плавало белое, будто бы тоже слегка схваченное инеем солнце.

Все вдруг преобразилось, воссияло, заискрилось торжественно и радостно, и вместе с этой внезапно сошедшей с небес благодатью в город и в души его обитателей пришло радостное светлое чувство чистоты и свежести.

Где то далеко и невозвратном, казалось, прошлом осталось хмурое осеннее ненастье с его пронизывающими серыми ветрами, влажной пеленой бесконечных дождей и клубящимся сизым туманом ранних сумерек, таящих в себе целый сонм смутных тревог и беспричинных страхов. Растворились в прозрачной искрящейся дымке раннего морозного утра и словно навсегда ушли из жизни хмурые и вязкие, как болотная тина, осенние рассветы, и даже долгие зимние ночи с бесконечным кружением снежных вальсов или, напротив, исполненные ледяного лунного покоя не страшили запоздалых прохожих.

Зима, конечно же, слегка лукавила, ибо в ее арсенале имелись также, и в предостаточном количестве, хмурые, ненастные дни, серая снежная слякоть и много всякой погодной мерзости, которая, так же как и осенняя хмурь, рождает в душах человеческих уныние и тревогу. Но их припасала она на потом, на те времена, когда, уже изрядно привыкнув к зимней поре, люди начнут тяготиться ее стужами и метелями и затоскуют по весне, поругивая, а то и вовсе проклиная долгое зимнее всевластие, — тогда она, в наказание за вероломство, и явит им свою припасенную хмурь. Пока же ей сладостны были людские восторги и первые зимние радости, потому ярко сияло морозное солнце, щедро просыпая па землю алмазные россыпи первого снега.

Так повторялось из года в год, и людям, конечно же, давно известны были эти нехитрые уловки, но всякий раз восхитительный зимний обман принимался ими за чистую монету. И улучшалось настроение, рассеивались затянувшиеся депрессии, чаше расцветали на разрумяненных морозом лицах беспричинные вроде бы улыбки.

Словом, хороши были эти первые зимние дни, и хорошо, приятно было жить в их нарядном морозном убранстве.

Порой Ванде казалось, что кошмара этой осени не было так же, как и самой осени, и вся ее жизнь протекала в снежном радостном великолепии, но как ни заманчиво было погрузиться в это мироощущение, именно Ванда, как никто другой, понимала, какую коварную западню таит оно в своем светлом обмане.

История с несчастным финансистом, который, лишившись рассудка, объявил кровавую, изуверскую войну своим более удачливым коллегам, полагая, что действует от имени всех растоптанных ими «маленьких людей», канула в прошлое.

Судьба его была решена им самим или тремя его коллегами, оставшимися с ним наедине после того, как Ванда, поведав свою страшную сказку, удалилась, оставив четверых хозяев башни на пороге тяжкого, возможно, самого тяжкого в жизни каждого из них решения. Свой долг она считала исполненным до конца, но нечто смутное, неясное и необъяснимое иногда и вдруг всплывало в ее душе, рождая странную тревогу и ощущение грядущей опасности.

Часто звонил Подгорный, нудно, подолгу жалуясь на Таньку, которая, по его словам, становилась все более несносной.