Юрий Рогоза - Музыка для богатых

В книжках пишут – и мир исчез. На самом деле мир не просто исчез.

Никите было больно. Очень, очень больно…

…В себя он пришел тоже от боли – острой и пульсирующей. Попробовал открыть глаза и тут же со стоном зажмурился – лучи света были острыми, режущими, как лезвия. И еще пахло землей – свежей, весенне-потревоженной.

– Поднимите его, – произнес самый ненавистный голос Земли. Отвратительно сильные руки рванули Никиту вверх и сразу разжались, заставив его качнуться на ватных ногах и чуть приоткрыть глаза.

Дома видно не было. Пахло прелой травой и елками. Никита, изо всех сил стараясь не упасть, стоял в центре черного пятачка лесной поляны, а фары трех джипов беспощадно сходились на нем, как цирковые прожектора на клоуне. Вот только у ночного клоуна Никиты болело все. Дышать – и то было больно. Наверное, они били его и здесь, в лесу…

В темноте вокруг угадывались фигуры, но Никита увидел только одну – крупную и стремительную, шагнувшую к нему, на освещенный пятачок ночного леса. В лице Коржова по-прежнему не было ни злости, ни обиды.

– Допрыгался, щенок? – громко и равнодушно спросил он. – Мое без спроса взять захотел? Ну взял. Теперь сдыхай.

К Коржову подошел мужчина лет сорока с серьезным офицерским лицом и лопатой в руке.

– Все готово, шеф, – спокойно отчитался он и растаял в темноте.

«Вот почему так пахнет землей», – понял Никита. Он не чувствовал ни страха, ни досады, хотелось только, чтобы все поскорее закончилось.

Но Коржов все еще стоял перед ним, словно хотел напоследок что-то разглядеть или понять.

– Как тебе с моей женой было, спрашивать не буду, это все фанаберия, – опять без всякого выражения заговорил он. – Знаю, что сладко. Мне с ней самому сладко, оттого и женился. Я другого понять не могу: ты что, думал, я не узнаю? Или, может, ты мне специально хотел больно сделать? Так это пустой номер. – Коржов чуть повел огромными плечами. – У меня сердце знаешь какое? Топором ударишь – искры полетят…

Коржов вдруг с хрустом потянулся и даже зевнул. Причем в этом не было ничего показного. Точно так же он мог, к примеру, потянуться, встав из-за стола после затянувшихся деловых переговоров.

Никита вдруг понял, что даже если бы он хотел что-нибудь сказать, то попросту не смог бы – рот был забит странной колючей кашей, покалывающей разбитые губы.

– Когда я спрашиваю, нужно отвечать, – без тени угрозы сказал Коржов. – Я же не просто так спрашиваю, мне знать нужно. А решишь отмолчаться – зарою живым, без гуманизма.

Никиту вдруг накрыла горячая волна ужаса. Но совсем не потому, что этот страшный спокойный человек собирался зарыть его живьем в землю. Он просто почувствовал, что бабушка здесь, рядом, она все видит и понимает, и это вовсе не майский ветер, а именно ее полная горя душа трогает шершавые стволы сосен, раскачивает ветви и теребит полу коржовского пиджака.

«Боже, пожалуйста… – взмолился Никита. – Убери ее, я прошу Тебя, я умоляю!.. Пусть она не смотрит… Я еще ни о чем так не просил Тебя…»

И он вдруг, сам удивившись своей неистовости, изо всех пронизанных страданием сил плюнул в лицо спокойному человеку в итальянском костюме.

Плевок вышел тяжелый, как пощечина. По лицу олигарха растекалась бурая лужа – сгустки крови, слизь, колючие бусинки разбитых зубов…

– Типа – мужик, да? – Коржов невозмутимо вытер лицо огромной пятерней. – Ну-ну. Что еще можешь?

Никита знал, был уверен, что у него не хватит сил. Но сил хватило. Словно празднуя свой последний миг на земле, а главное – чтобы бабушка увидела, он размахнулся и очень сильно и резко ударил своего палача в лицо. Тот даже не попробовал закрыться или просто отступить в сторону. Он не пошевелился. Голова его даже не дернулась. Зато кулак Никиты онемел и начал пульсировать своей, маленькой и отдельной болью.

– Хуйня, – коротко прокомментировал Коржов и вдруг ударил Никиту пудовым кулаком в живот. И тут же, не дав упасть в спасительное болото забвения, ударил еще раз, в челюсть.

Земля утратила притяжение… Невесомая, душистая, весенне-встревоженная, она несколько раз промелькнула перед глазами Никиты, словно стараясь, чтобы он запомнил ее легкой и очаровательной, и лишь затем с удвоенной силой швырнула его куда-то глубоко вниз, в пахнущую вечностью тайну.

Но он даже сейчас не потерял сознания. И на удивление ясно понимал, что попросту упал в вырытую именно для него, Никиты, яму, отбив спину и расцарапав затылок о колючий обрывок разрубленного лопатой корня…