Юрий Рогоза - Музыка для богатых

– Вы… – Никита замер, чувствуя, как горит огнем его калечное сердце. – Вы думаете, что у вас получится?..

– Та, конечно, получится… – Харалдай продолжал смущенно прятать глаза. – Там ничого такого особенного нету…

Он произнес это так, словно речь шла о ремонте выключателя или утюга.

– Главное, шоб ты был ну… готовый…

– Я пока не готов… Извините… – пробормотал покрасневший Никита и поспешил уйти к себе.

Больше Харалдай никогда не пытался говорить с ним на эту тему.

Так, постепенно и понемногу, Никита узнавал все больше о своих новых друзьях, с которыми делил кров и пищу в центре укутанной снежным одеялом столицы.

Что же касается самого Марика Циммершлюза, то он так часто бывал рядом, что начинало казаться – он был рядом всегда.

Поначалу он упорно пытался научить Никиту буржуазности. Началось с гардероба.

– Слушай, так нельзя выглядеть, – с кривой полуулыбкой настаивал Марик. – Это неприлично, в конце концов! Ты похож на абитуриента из Могилева…

– Почему именно из Могилева? – спрашивал измученный спором Никита.

– Ну, из поселка Мухоедово Белгородской области, если тебе легче… Так у них хоть оправдание есть – бедность. Хотя, конечно, это не оправдание… Но ты! Ты же модный московский композитор! Звезда бомонда! Почитай, что о тебе пресса пишет!.. А ты одеваешься, как филателист-неудачник. Тебя в приличные дома пускают только потому, что ты – со мной…

– Но почему, почему я не могу одеваться так, как мне хочется?!

– То есть?.. – элегантно пожимал плечами Марик. – Да потому, что это неприлично! Ты же считаешь себя верующим человеком, в конце концов…

– А вера тут при чем? – обалдел Никита.

– Как это – при чем? Сам, что ли, не понимаешь? Свинство получается – Бог тебе столько дал, а ты – в турецких джинсах!..

Спорить с ним было тяжело, но мысль о том, чтобы оставить в каком-нибудь бутике час времени и тысячу долларов ради новых штанов, казалась Никите дикой.

– Ладно, хрен с тобой… – горестно сдался Циммершлюз. – Будем косить под творческое презрение к условностям. Хотя лично я бы за такое в помоях топил…

С идеей записать музыку дело обстояло сложнее. Об этом Марик говорил часто и без своей обычной улыбочки.

– Не будь идиотом, виртуоз-любитель, – настаивал он. – Далеко не факт, что золотой дождь Божьей Милости будет вечным… И в кого ты превратишься без него? В низкорослого параноика на морально устаревшем «бентли»?.. В конце концов, я лицо заинтересованное, ты мне за квартиру платишь…

Никита был непреклонен. Хотя и сам не мог объяснить, почему. Почти каждый вечер, перед сном, он представлял, что бабушка сидит на краешке его кровати, и вел с ней долгие разговоры именно об этом. Но говорил он один – от невидимой бабушки исходили не рецепты выживания в мире либерального капитализма, а лишь теплые дуновения, сотканные из вечности и доброй любви…

А Циммершлюз не сдавался.

– Надеюсь, ты согласен, что твоя музыка – дар Божий?

Никита неуверенно кивал.

– А если так, то кто сказал тебе, что ты имеешь право скрывать его от миллионов людей? Что это за богемное чистоплюйство?! Или ты думаешь, что пачки иностранных денег, которые ты, как пациент дурдома, складываешь стопочкой на подоконнике, сами по себе являются гарантией жизненного успеха?

– А разве нет? – удивлялся Никита. – То есть я, конечно, так не формулировал, но… я же за три месяца заработал больше, чем средний человек за десять лет…

– Тебе, наверное, неприятно будет это узнать, но мертвые деньги имеют свойство таять, как снег на московских тротуарах… – негромко произнес Марик, словно открыл Никите заветную тайну.

– Что значит – мертвые?..

– Те, которые не превращаются в радость для себя и тех, кого любишь, не становятся деревом и камнем в стене твоего дома, золотым ожерельем на шее твоей любимой… Да ладно, я тебе это уже сто раз говорил!.. А вот что я забыл сказать, так это то, что молодость человека тает так же быстро. Даже еще быстрее. Серьезно… Оглянуться не успеешь, как превратишься в ворчливого старикашку с плохими зубами, который будет рассказывать попутчику в электричке, что когда-то давно был богатым и знаменитым…

От такого прогноза Никита поежился. И даже не сообразил, как возразить.

– Ладно, дам тебе еще месяц-другой. На то, чтобы поумнеть… – улыбнулся Циммершлюз.

Вообще-то Никите было с ним легко, и он даже часто думал, какое это редкое счастье – иметь такого понимающего и заботливого друга. Но все равно от еврея, несмотря на его ироничную легкомысленность, веяло темной тайной, и это ощущение порой заставляло сердце сжиматься в испуганной тревоге…