Виктория Райхер - Йошкин дом

— А вы вообще—то куда едете, мадам? — поинтересовалась француженка.

— Вообще—то в Рим, — мрачно сказала Беата, не отрывая взгляда от неподвижного шоссе. — Только не еду, а лечу. Впрочем, кажется, уже не лечу — потому что не еду.

Вряд ли она поймет эту фразу, но плевать. Беата глотнула еще пива. Посидели молча. Шоссе по—прежнему не шевелилось.

— Послушайте, мадам, — сказала француженка, — я вижу, у вас съемная машина. Где вы должны ее возвращать?

— В Женеве! — ответила Беата с уже приевшейся ей интонацией грустного клоуна.

— Меня зовут Натали, — сообщила в ответ француженка, ставя стакан на стол.

Беата подняла бровь. Натали. Это становилось забавным.

— Меня зовут Беата.

— Послушайте, Беата, — француженка негромко и лениво, будто перебирая языком бусины во рту под изогнутыми губами. — Послушайте, Беата. Почему бы нам с вами не переночевать где—нибудь здесь, поблизости? В Женеву сейчас все равно не попасть, самолет вы скорее всего пропустите. Утром мы поедем в Женеву, там вы сдадите свою машину, а потом я отвезу вас в Рим.

Беата представила себе роскошный старый «ситроен», оставленный на обочине рядом с ее съемной машиной, и поняла, что на таком действительно можно перевалить через Альпы. У Натали были чистые линии лица и тела и немного острые плечи, как у той девушке в Бонне. Та, в Бонне, была чудо как хороша. Эта, тут, в восьмидесяти километрах от Женевы, могла оказаться еще лучше.

— Почему бы и нет? — ответила Беата вопросом на вопрос и щелкнула пальцами, призывая счет. Натали встала и взяла со стола свою сумочку. Беата протянула руку и взяла свою. Они вышли все к тому же шоссе, прошли несколько сот метров и зашли в маленькую гостиницу все на той же обочине. Им вслед то ли осуждающе, то ли с завистью — смотрела прочно стоящая на дороге пробка.

Беата, простишь? Я не буду подробностей. Подробности, безусловно, были, и подробности, безусловно, были хороши. Но ведь ты мне их толком и не рассказала, Беата, а кто я, чтобы додумывать за тебя подробности? Достаточно уже и того, что я додумываю за тебя — тебя.

Девушка в Бонне могла отдыхать, свободно. Утром задумчивая Беата молчаливо пила кофе и курила. Натали, потрясенная до глубины души, напоследок отправилась в душ, шоссе под окнами было абсолютно пустым, а небо над головой — абсолютно зеленым. Беата впервые в жизни видела зеленое небо. Что именно создавало такой странный эффект — то ли освещение солнечно—холодного дня, то ли тонированные гостиничные стекла, то ли собственные Беатины зеленоватые глаза, сквозь которые мерно лился утренний свет. Натали не знала. Она вышла из душа и так и стояла, поблескивая утренним стихшим телом. Островатые плечи, тонкие руки, губы, изогнутые в лук. Никакой помады. Никакой вообще помады с утра. Зеленое небо насмешливо глядело вниз, Беата чуть вопросительно глядела на небо снизу. На ковре у стены стояла босая Натали, обнимая себя за плечи. Зеленое небо казалось ей чем—то закономерным, если бы небо в этот день не оказалось зеленым, она была бы удивлена.

Дорога в Рим оказалось не такой простой, как предполагали, но довольно приятной и не слишком долгой. Ехали, временами общались, что—то делали, чего—то не делали, выходили, возвращались, нормально. Старый «ситроен» оказался покладистым человеком и, честно пыхтя, перевез их через Альпы. Машину вели по очереди. Много курили. Много молчали. Натали это не мешало, Беате было все равно. Всю дорогу до Рима она покупала сигареты на двоих и следила за картой. Всю дорогу до Рима над их головами с разной скоростью ехало спокойное зеленой небо.

В Риме быстро и по—деловому расстались, обменявшись адресами электронной почты. Беата с головой ушла в свои римские дела, Натали мягко растворилась в итальянском воздухе. Зеленое небо повисело еще какое—то время, а потом неторопливо посерело и залилось перламутром.

Римские дела, как это часто бывает, оказались обычными делами, посему они сначала были, а потом кончились. Беата еще некоторое время покрутилась по Риму, проехала через что—то уютно—сиреневое без особого названия, но с прекрасной кухней и улетела в Штаты. Там она наконец добралась до электронной почты и обнаружила письмо от Натали.

Беата не особо задумывалась, что именно ожидает прочесть в этом письме, но то, что что прочла, ее удивило. Натали чуть ли не матом (то есть если бы это было по—русски, это было бы матом) ругала ее вдоль и поперек. Сообщая, что теперь, после той ночи, осталась как последняя идиотка, потому что ни один мужик ее больше удовлетворить не может, а где взять женщину, она не знает. И виновата в этом исключительно Беата, которая ее соблазнила и довела до жизни такой, лучше которой в ее жизни ничего не было и не может быть, но ведь больше этого нет, и как теперь жить вообще, непонятно.