Энтон Майрер - Однажды орел…

— Тогда опубликуй свой дневник с примечаниями. Мне думается, что его стали бы читать с увлечением, — настаивала Томми.

Дэмон расхохотался:

— Если мой дневник опубликуют, в Пентагоне полыхнет так, что зарево будет видно здесь, на мысе Лобос. Меня заживо в мазуте сварят.

— Но ты мог бы несколько отредактировать его.

— Отредактировать!.. Тогда пришлось бы печатать его на асбестовых листах и заключить в свинцовый переплет.

Тем не менее писал Дэмон много. Он вел обширную переписку с Джимми Хойтом, ставшим теперь генерал-майором и служившим в отделе стратегического планирования, с сыном Бена Крайслера Джои Крайслером, который некоторое время жил с ними в Беннинге, а ныне изнывал на штабной работе в Льюисе, и еще с несколькими бывшими сослуживцами. По ночам его мучила боль в руке: Томми замечала, как он потихоньку массирует руку или успокаивает себя аспирином или болеутоляющим. Его жизнь тоже прошла, однако в поведении Дэмона не произошло никаких изменений. Он, казалось, не испытывал ничего подобного тому лихорадочному сожалению, которое временами овладевало Томми.

— Неужели тебе не надоело все это? — решительно спросила она мужа как-то вечером, когда они возвращались от Хаммерстромов. — Все эти глупые затеи, надоевшие игры, одни и те же россказни…

— Должен признать, что Чинк действительно может надоесть.

— Да нет, я спрашиваю, не хочешь ли ты заняться чем-нибудь другим, попробовать жить как-то иначе?

Он взглянул на нее, улыбнулся своей рассеянной печальной улыбкой:

— Бедняга. Не очень-то весело тебе живется, да?

— Я этого не сказала. Я не жалуюсь.

Дэмон никогда не рассказывал ей о Паламангао. Ни единого слова. Томми с уважением относилась к его молчанию и не расспрашивала мужа. Однако когда они жили в Беннинге, она выведала все у француза Бопре, зашедшего однажды вечером навестить их. В тот вечер Сэм задержался в штабе. Француз полагал, что Томми все известно, и под видом выяснения некоторых подробностей она узнала всю историю. По мере того как француз рассказывал, ее лицо заливала краска гнева. Она подозревала, что все это было правдой, и все же в глубине души отказывалась верить, что это действительно было так. Теперь, после рассказа Бопре, она поняла, что все обстояло именно так.

— Отвратительно! — воскликнула она. Впервые в жизни, после стольких лет, проведенных среди военных, она ясно ощутила, какой страшный психический надлом порождает война. Раньше она связывала с войной лишь физическую муку, агонию, смерть, ранение и другие, менее значительные тяготы. Теперь она поняла, какой изощренной пыткой может явиться столкновение с людьми вроде Кота Мессенджейла. «Черт бы его взял, — подумала Томми, стиснув зубы, — черт бы его побрал!» — Это хуже, чем отвратительно. Это выходит за пределы человеческого разума.

— Да, я готов подписаться под вашими словами, — сказал француз.

Томми посмотрела на него вопросительно.

— Ну, а что же вы? Неужели вы не захотели… не знаю, как и сказать… не захотели вскрыть это дело, разнести все в пух и прах?

— Клянусь, я хотел, Томми. Я спорил с Сэмом, но он принял решение, а вы знаете, какой он. Если решит что-нибудь…

— Да, знаю.

— Сам бог не сумел бы этого изменить. Как Сэм пожелал, так и было сделано. Так вот, пятьдесят пятая дивизия была отмечена в приказе верховного главнокомандующего. Сэм заключал сделку с нашим знакомым: он обещал молчать, если Мессенджейл добьется объявления благодарности дивизии в приказе.

— Но ведь они погибли! — взорвалась Томми. — Все его друзья…

— В этой сделке не было никакого обмана, — вспыхнул француз. — Неужели вы хоть на миг можете допустить, что Сэм не знал этого? Но вслед за погибшими шло много других несчастных парней, а грязная война должна была продолжаться, разве нет? Не будьте же, черт возьми, такой глупой святошей…

Томми сжала рукой колено.

— Я не святоша, — мягко сказала она, — извините, Бопре. Я не то хотела сказать. — Помолчав, она добавила: — Так вот почему он не хочет носить значок отличившейся части.

Рассерженный француз уставился на потолок.

— Слава богу, хоть теперь-то вы понимаете.

В разговорах с Сэмом она никогда больше не касалась этой темы. Она лишь догадывалась, какая страшная борьба происходила в его душе, какое жгучее унижение он должен был испытывать, вступая в эту сделку. Поразительно! Он всегда был прав в своих суждениях о Мессенджейле. Несмотря на эксцентричность и непопулярность его поступков, Сэм оказывался прав в большинстве случаев. Томми вспомнила один из вечеров в клубе в форту Орд, когда во время ажиотажа вокруг формирования негритянских дивизий Мори Одом сказал: